— Друг мой! — воскликнул Ричи, обмениваясь с нимрукопожатием Белой Силы. Марв был дармоедом и пижоном, но знал, где раздобытьправильный крэнк.[29]

Марв носил бандану, чтобы грязные лохмы не закрывали лицо.Нос его, в два раза больше нормального, был красным и мокрым. Он был похож накрысу.

— Что хочешь, брат? — Глазки-бусинки, посверкивая, гляделикуда угодно, только не на Ричи.

— Марв, я децл на мели. Можешь одолжить мне пяток белых ишарик Китайца? Расплачусь попозже.

— Что значит попозже, брат? Я деловой человек. У меня естьобязательства.

— У меня сегодня концерт в клубе. Придешь?

— А как же! Сколько у тебя есть?

Ричи показал ему три бакса. Марв вытер нос, стараясьвыглядеть не очень противно.

— Скажу тебе так, брат. Я тебе даю сейчас один белый крест,ты мне трояк, а потом найдешь меня в зале. У тебя бабки — у меня крэнк.

До концерта оставалось добрых два часа. Но у Ричи появиласьидея. Все было не так безнадежно. Не глядя, он закинул в рот белый крест изапил его большим глотком пива. Сердце начало возвращаться к нормальному ритму,глаза немного раскрылись. О да, сила снова вернулась к нему. Пальцы сжались,словно в руках уже появилась его бас-гитара, и он бессознательно началимитировать ритм, доносящийся из углового "Вюрлитцера". Проблема лишьв том, что какой-то задрипанный хиппи играл "Флитвуд Мэк".

"Флитвуд Мэк"! Нет, Ричи пора сматываться отсюда,пока Стинг не запел про влажные тропики. Еще один скандал в "Данне" —и дорога сюда ему будет заказана.

Стемнело. На улице моросил дождик, неся с собой запах моря игнилой рыбы. Чтобы попасть в зал, Ричи надо пройти три длинных паршивыхторговых квартала. Одежда со скидкой, подержанная мебель, уничтожениенасекомых, заправка газовых баллонов, бодега[30] — единственное заведеньице,что еще работало, и пять-шесть витрин, закрытых металлическими жалюзи,раскрашенными бандитскими граффити. Ричи и сам приложил руку к этимукрашательствам, перекрыв жалкие каракули местного отделения офиса"Лос-Анджелес Крипс"[31] символом Белой Силы.

Кто-то сорвал расклеенные им вчера плакаты с рекламойконцерта "Белой Ярости". Дебилы. Вам еще в джунглях с обезьянамижить. Ричи очень хотел загнать их всех в джунгли — в этом и смысл белой силы.

Мелкие огоньки плясали на периферии зрения. Уличные фонариотражались в бусинках влаги, ровным слоем покрывших асфальт тротуара. Онминовал бодегу по другой стороне улицы, краем уха услышав испанскую речь ичей-то смех. Чертовы латиносы, почему они не хотят учить американский, еслитащатся сюда и нахлебничают на пособиях?

За бодегой улица начинала спускаться к бульвару Хамфри. Тамможно подсесть на автобус, идущий по Амстел-авеню, и доехать до зала. В сотнеярдов впереди, под стальным навесом, обрамляющим вход в слесарную мастерскую,кто-то играл на гитаре. Ричи не мог поверить своим ушам. Какой безмозглый идиотмог петь под дождем в безлюдном переулке?

Удивительно, но у него были слушатели. Даже на такомрасстоянии и под дождем Ричи мог различить длинные волосы, конские хвосты,кожаную куртку с бахромой и прочие тряпки парочки хиппи, на тридцать летзастрявших во времени. Он услышал звук бросаемых ими монет в раскрытый чехолгитары уличного музыканта и его невнятное "спасибо". Они двинулисьдальше и вскоре исчезли за углом.

Певец продолжил, несмотря на то что остался один. Онисполнял ту самую сопливую хиппи-фолк-дерьмовую музыку, при звуках которой у Ричивсегда начинали чесаться кулаки. Порой он думал, что неплохо было бы отодрать взад Шинейд О'Коннор, но перед этим он бы заставил ее натянуть парик.

Ричи подошел ближе. Певец поднял голову и явно впервые егоувидел. Болван улыбнулся, словно специально стоял тут и ждал, чтобы петь своипесенки кому-нибудь типа Ричи. В бледном и рассеянном свете углового фонаряРичи смог разглядеть худощавого юношу с длинной кучерявой гривой волос, усами встиле Запаты, в мексиканской крестьянской рубахе, мешковатых штанах, которыезаканчивались над щиколотками, и гуарачи.[32] Кожа лица его имела оливковыйотгенок. Ричи не мог понять, к какой расе он принадлежит и откуда мог прибыть.Может, имеет смысл спросить у него грин-карту.[33]

Заискивающе улыбнувшись, уличный певец дернул струны своейгитары и затянул барахло из репертуара Джефферсона Старшипа о том, что белыйчеловек больше ни на что не годится, зато желтый — настоящий принц.

Ричи бросил взгляд в гитарный чехол. Должно быть, не меньшедвадцати долларов. Откуда взялся этот паразит, распевающий антибелые песни ибогатеющий на этом? Дурак неправильно истолковал напряженную усмешку Ричи какодобрение, поскольку тут же перешел к частушкам "Калча Клаб".Визжащие их педики с розовыми, торчащими во все стороны волосами всегдадобивались эффекта, противоположного тому, на который рассчитывали. Ричизахотелось оскорбить певца.

— Откуда ты, парень? — обрывая мелодию, спросил Ричи,высокий, как правительственный спутник наблюдения. Певец взял еще несколькоаккордов, но, почувствовав, что потерял слушателя, остановился и улыбнулся.

В мягком европейском акценте парня Ричи толком неразобрался, но расслышал нечто типа "рома".

— Нет, парень, ты не из Рима. В Риме такой хаер никто неносит. Ты из рыжих ниггеров или индусов, да?

Певец кривовато улыбнулся и впервые проявил какие-топризнаки беспокойства.

— Не понимаю, о чем ты, брат. Я из Румынии. Радольфо Азоременя зовут. — Он протянул тонкую кисть с аккуратными ногтями и тремя крупнымикольцами на пальцах. Ричи взял руку. Радольфо попытался высвободить руку, ноРичи усилил захват.

— Ну это надо же! Таскаешь на пальцах месячное содержание,обдираешь честных американцев своей хиппи-дриппи мурой, ты кто, пидор, да? Аэто что? Морду накрасил? — Ричи схватил певца за его длинные вьющиеся локоны ипритянул к себе, чтобы в сумерках разглядеть получше лицо. Ну разумеется, уэтого румынца и губы накрашены, и румяна на щеках, и брови подведены.

— Так я и знал. — Ричи с отвращением изо всех сил оттолкнулпарня в глубину ниши. Тот ударился спиной о чугунную решетчатую дверь. Из-подворота крестьянской рубахи блеснула золотая цепь.