«Ну слушай, Николашка, тут творятся такие дела, что мненекогда за письмо сесть! Помнишь, я тебе писала о своем триумфе, после которогоВ.М. сжег свои прежние эскизы? Мы все уходили в подавленном настроении. Меня доОрдынки провожал Вистоплясов. Шел молча, я все ждала, когда он разомкнет уста иподвергнет самой уничижительной критике все мои речения. Однако он толькоглазел по сторонам. И лишь когда достигли мы уже моего дома, вернее, не моего,а Аграфены Ивановны Колобовой, у коей я снимаю комнату, отверз уста и изрек:

– Вы, барышня, математике обучались в гимназии?

– А как же, – говорю, – без нее?

– То есть слово «формула» – для вас звук не пустой?

– Нет, не пустой, – отвечаю.

– А осознаете ли вы, что своим сочетанием рун вы сегодняпытались представить нашему мэтру некую магическую формулу взлета и движенияковра?

– Ну да, – пробормотала я, – что-то вроде того.

– А вы в самом деле верите, будто сие возможно вдействительности, или все же ваша уверенность распространяется лишь насказочные пространства, кои этому ковру предстоит преодолеть?

– Вы желаете узнать, верю ли я в то, что предметы, вроде бык полету не приспособленные, способны перемещаться по воздуху? А как насчетвоздушных шаров?

– Они всего лишь надуваются воздухом и летят по воле ветра,не в силах выбрать реального направления. А как насчет самодвижущихся ввоздушном пространстве предметов? Вы способны в такое поверить?

– Видите ли, господин Вистоплясов, – ответила я, – я ведь изНижнего Новгорода. А там еще живы два-три старика, которые помнят временаНаполеонова нашествия, а значит, лодку-самолетку.

– Это еще что такое? – воскликнул он изумленно.

– А вот что. Накануне Отечественной войны у губернатораМосквы Ростопчина появился некий человек по имени Франц Леппих. Некогда он жилво Франции, но бежал от Наполеона, которого ненавидел за презрение к своимпроектам создания эскадрильи воздушных шаров, и явился к русским, чтобыпредложить им проект необыкновенного летательного аппарата, с помощью которогоони смогут победить французов играючи. Это должна быть самолетающая ладья. Да,она была прицеплена к воздушному шару, однако движением крыльев его можно былонаправлять во всякую сторону. Роскошный помещичий дом в селе Воронцове былпревращен в мастерские. Перед окнами висела раззолоченная гондола и расписныекрылья. Летательная машина могла поднять до сорока человек и ящики с разрывнымиснарядами… Эту летательную машину, это чудо человеческого гения, называли«лодка-самолетка». Но ее не успели достроить. Русская армия ушла из Москвы, илодку из села Воронцова увезли в Нижний. Французские шпионы шли на все, чтобыуничтожить ее, и вот однажды капитан Аргамаков и капитан Дружинин смоглизаставить ее взлететь и двинуться в неизвестном направлении. Никто большеничего не слышал ни о ней, ни об этих храбрецах. Но то, что летающая ладьясуществовала, правда, чистая правда! Летучий корабль – такой же насельник сказок,как и ковер-самолет. Если летал корабль – почему не летать ковру?

– Я никогда не слышал об этом, – недоверчиво пробормоталВистоплясов. – Никогда! А он?

– Кто? Наш мэтр? – переспросила я. – Сие мне неведомо.Конечно, он человек прогрессивный, однако душа его так устремлена к Господу,что он, пожалуй, счел бы мои рассказы дьявольским наваждением.

Вистоплясов встрепенулся.

– А это не так? – спросил он со странной интонацией.

– Я вам правду рассказываю, сударь! – обиделась я.

– Ну а еще одному человеку то же самое сможете рассказать? –спросил Вистоплясов живо. – Собственно, и прежде я имел в виду именно его,когда размышлял, слышал ли он об этом чуде.

– Кто же он?

– Мой друг и наставник.

– Наставник? – поразилась я. – А как же…

– Он мой друг и наставник! – твердо повторил Вистоплясов. –Необыкновенный человек! Никого, подобного ему, вы в жизни не видели и видеть немогли.

– Кто же он, как его зовут?

– Николай Кибальчич.

Так я впервые услышала это имя».

Нижний Новгород, наши дни

На самом деле все оказалось не так страшно, как можно былоожидать. Две двери первого этажа – такие пугающие, металлические, покрашенныежуткой, словно бы выцветше-кровавой краской двери, из-за которых, чудилось,исходит запах формалина и еще чего-то непередаваемо гнилостного, – оказалисьзакрыты. Стараясь не глядеть по сторонам, Алена взбежала по узкой лесенке навторой этаж и вошла в длинный невзрачный коридор с дощатым, давно не крашеннымполом. Двери по обеим сторонам коридора были облупленные, деревянные, кругомцарил совершенно совковый неуют, болтались какие-то выцветшие плакатики настенках, замшелые открытки: с Новым годом, 8-м Марта, Днем защитника отечества,тут же доживала свой век общипанная, пожелтелая традесканция… Пахло здесь, кстати,отнюдь не формалином, а… разогретыми щами.

Откуда-то вышел толстый серый кот, полосатый, как тельняшка,гладкий и сытый настолько, что еле лапами шевелил. Неужели со щей так отъелся?Взглянул на Алену задумчиво и плюхнулся на бок. Смотрел теперь требовательно,нагло – похоже, ждал, что она немедленно присядет на корточки и начнет чесатьему под шейкой, он уже и голову начал закидывать ждуще… Но Алена тольколегонько пощекотала его наглое пузо носком туфли. Был бы пес, она бы своего неупустила: она обожала собак, и это была, без преувеличения сказать, взаимнаянеобъяснимая любовь. А кошки оставляли ее практически равнодушной.

Полосатый, видимо, это моментально просек, а потому собралсяс силами, поднял раскормленное тельце с полу и с обиженным видом куда-то отбыл.

Из той комнаты, где он скрылся, в коридор выглянулахуденькая женщина в белом халате, тихо ойкнула, увидев Алену и спросила:

– Вы к кому?

– Мне бы Калугина повидать, – робко сказала Алена.

– Наверное, Калужанина?

– Ой, да, извините.

– Да ничего, он все равно об этом не узнает, – усмехнуласьженщина. – А впрочем, его фамилию все всегда путают, он привык. Выродственница?

– Нет, я… я его совершенно не знаю, – почему-то испугаласьАлена. – А что с ним такое?

– Да ничего с ним. – Теперь женщина откровенно хихикнула. –Я думала, вы родственница кого-нибудь оттуда… – И она ткнула указующим перстомвниз так, как обычно указывают вверх, в небеса, в миры иные.