– Господи помилуй, – пробормотала Алена, поняв, что имеетсяв виду. – Нет, я… по другому вопросу. Так можно Калужанина увидеть?

– Как бы он не был уже на вскрытии, – задумчиво сказалаженщина, пристально рассматривая знаменитые серьги писательницы в виде морскихзвезд. – Хотя нет, полчасика у него еще есть. Никто не знает, где НиколайДмитриевич? – внезапно закричала она как-то очень громко, и тотчас за спинойАлены раздался негромкий, чуточку ворчливый мужской голос:

– Тихо, тихо, Таня, я здесь!

Алена обернулась и сначала никого не увидела перед собой, апотом поглядела чуть ниже и обнаружила не кого иного, как любителя чтения,соседа Алексея Стахеева.

Ну да, ну да, он же говорил, что гистолог!

Сейчас, в белом халате, он казался еще меньше, еще старше,лицо его было очень сильно изборождено морщинами. Ну сущий мудрый гном! Или онибыли не слишком-то мудрые, а скорее хитрые?

– К вам пришли, Николай Дмитриевич! – важно доложилаженщина, бросила еще один взгляд на Аленины серьги и скрылась в своей комнате.Откуда немедленно донеслось такое громкое, можно сказать, оглушительное кошачьемурлыканье, что можно было сразу догадаться, чем она там теперь занимается.Чешет шейку толстому котяре, вот чем!

– Мир тесен! – радостно объявил Николай Дмитриевич. – Я неошибся, вы знакомая Алексея Сергеевича, да? А я его сосед. Мы с вами виделись…позавчера вечерком, правда?

Да Боже ж ты мой, неужели только позавчера?! С тех пор, какпринято выражаться, столько воды утекло… Алена добавила бы – воды Ахеронта, аможет, и Стикса, невелика разница!

– Слушайте, да ведь это вы – писательница? – спросил НиколайДмитриевич. – И даже детективщица? О вас мне только что доктор Грунский звонил?

– Ну да.

– Отлично! – Николай Дмитриевич радостно потер руки. – Нунаконец-то хоть кто-то этим совпадением заинтересовался. Вам, как детективщице,должно быть интересно. Я пока понять не могу, в самом деле есть тут что-тостранное или у меня, знаете, уже самопроизвольная трепанация черепа произошла,как у многих профессионалов. Давайте, проходите в мой кабинет!

Он схватил Алену под руку – пылкая напористость в таком,мягко говоря, миниатюрном мужчине была ужасно забавна – и втащил ее, какхлопотливый муравей замешкавшуюся гусеницу, в крошечную тесную комнатку стакими выцветшими шторами и такой обветшалой мебелью, что Алене немедленнозахотелось ее покинуть. Но она пересилила себя и опустилась (вот именно – несела, а осторожненько опустилась!) на колченогий стул, положила на коленисумку, достала блокнот, ручку и приготовилась слушать.

– Итак, про Майю Климову, – сказал Николай Дмитриевич,садясь за письменный стол, ставя на него локти и подпирая подбородок. У негобыли очень яркие, очень темные глаза, которые так и сияли, глядя на Алену. –Вернее, про ее гистологию…

– А кстати, – смущенно пробормотала Алена, – что это заштука такая, а? Я в курсе, что у всех всегда после операций что-то берут нагистологию, но нельзя ли как-то…

– Договориться о терминах? – догадливо усмехнулся НиколайДмитриевич. – Конечно, можно. То есть начнем ad ovo, так сказать, с яйца?Знаете, когда я еще в университете учился, был совсем зелененьким студентиком,у нас был такой предмет – анатомия. На первой же лекции профессор нам сказал:«Анатомия – это наука о строении человеческого тела. А теперь я долженобъяснить вам, что такое «наука», что такое «строение», что такое «человек» ичто такое «тело». Что такое «о», я объяснять не буду…» Так и у нас, да? Итак,термин «гистология» – это от греческого «гистос», «гистион» – ткань то есть –является наукой о тканях многоклеточных животных и человека. В частности, мы,гистологи и в то же время патологоанатомы, исследуем состав тканей, отторгнутыхот человеческого организма во время операции на предмет выявлениянедоброкачественных опухолей. Мы делаем такие срезы…

Он забавным движением охлопал себя и вытащил из нагрудногокармана узенький прямоугольничек стекла или, вернее, пластика с какой-то, какпоказалось Алене, растекшейся по нему каплей мутноватой жидкости. Капля,впрочем, с этого прямоугольничка не стекала, лежала на нем как приклеенная.

– Вот вам типичный срез ткани, – сказал Николай Дмитриевич,проводя по капле указательным пальцем. – вот. Можете потрогать. Да небеспокойтесь, он не смажется, здесь сверху нанесено специальное изолирующееорганическое вещество. А цифры – номер исследования. Это не тот образец, чтобыл взят у Климовой, но срезы выглядят идентично, я вам просто для наглядностипоказываю, понимаете?

Алена кивнула.

– Кстати, – убирая срез в карман, сказал Николай Дмитриевич,– удаленные лимфатические узлы Климовой хранятся у нас в специальномфизрастворе, как и все другие оперированные ткани. Вообще по правилам мы этиматериалы должны хранить десять лет, но из-за недостатка места держим толькогод. И предыдущий экземпляр у нас тоже пока сохранен.

– Предыдущий экземпляр? – спросила Алена, но почему-то нерасслышала своего голоса. У нее вдруг странно зашумело в ушах.

– Ну да, – энергично кивнул Николай Дмитриевич. – Понимаете,я уже видел эти блекло-зеленые скопления пятен на лимфоузлах. И еще тогда, впервый раз, обратил на них внимание, и знаете почему? Потому что три года назаднаблюдал эти явления у рабочих экспериментального цеха небольшого заводика«Химфарм-НН», ну, фармацевтической фирмы, которая занялась производствомферментов… Не помните эту историю? Большой был скандал… «Химфарм-НН» его непережил и закрылся.

– А вы что, их лечили, этих рабочих? – наивно спросилаАлена.

– Деточка, – задушевно сказал Николай Дмитриевич, – я ведьне только гистолог, но и патологоанатом. А нас немцы знаете как называют? DerDoktor für tot, доктор для мертвых, или короче – Der Doktor tot, доктормертвых.

– Понятно, – вздрогнув, пробормотала Алена.

– Впрочем, насчет большого скандала я зря сказал, –задумчиво проговорил Николай Дмитриевич. – В прессе как раз мало чтоосвещалось, тогдашний представитель президента – им у нас тогда был поганецЧупа-Чупс – настрого запретил о происшедшем писать и говорить. Все объяснялосьтем, что он был в числе собственников завода, ну и сделал все, что мог. Внаших-то кругах, в профессиональных, все всё знали, но тоже шибко не трепалиязыками. Короче, вот что случилось… Знаете, есть такой тяжелый металл – медь.Cuprum по-латыни. Медь, она красноватая такая, из нее делают медные браслеты,кольца, некоторые детали в приборах, она отличный тепло– и электропроводник…

– Да я с электричеством, если честно, очень даже на «вы», –смущенно пробормотала Алена.