И вот неподалеку от лошади, за упавшим стволом, которыйпоначалу скрывал его, чернеет то, что было прежде человеком. Обманутьсяневозможно. Влажно поблескивая под дождем, оно лежит на спине, выгнутое дугой,земли касаются только плечи и крестец. Руки раскинуты в стороны и согнуты влоктях, будто воздетые в мольбе к небесам, скрюченные пальцы, обгорелые докостей, хватаются за пустоту. Ноги тоже раздвинуты, но согнуты в коленях,запрокинутая голова — черный комочек, пустые глазницы смотрят в небо.

Минуту-другую ясный, всевидящий взгляд Стюарта устремлен былна отца — сын видел не страшные останки, но человека, того, каким он был прижизни. Вскинув ружье, Стюарт выстрелил, перезарядил ружье, выстрелил еще,перезарядил, выстрелил в третий раз. Издалека донесся ответный выстрел, потом,много дальше, еле слышно отозвался еще один. И тут Стюарт вспомнил — ближнимвыстрелом, должно быть, ответили мать и сестра. Они направлялись насеверо-запад, он — на север. Не пережидая условленных пяти минут, он опятьзарядил ружье, повернулся к югу и выстрелил. Перезарядил, выстрелил во второйраз, перезарядил, выстрелил в третий. Положил ружье наземь и стоял, глядя на юг,прислушивался. Теперь ответный выстрел донесся сначала с запада, от Боба, потомот Джека или Хьюги, и только третий — от матери. Стюарт вздохнул с облегчением— не надо, чтобы женщины попали сюда первыми.

И не увидел, как с северной стороны, из-за деревьев,появился огромный вепрь — не увидел, но ощутил запах. Огромный, с корову,могучий зверь, вздрагивая и покачиваясь на коротких сильных ногах, низкопригнув голову, рылся в мокрой обгорелой земле. Его потревожили выстрелы итерзала боль. Редкая черная щетина на боку опалена, багровеет обожженная кожа;пока Стюарт глядел на юг, на него аппетитно пахнуло поджаренной до хрустасвиной шкуркой и салом, будто только-только из печи. Удивление вывело его изстранно тихой, всю жизнь неразлучной с ним печали, и он обернулся, все ещедумая, что, наверно, он когда-то уже здесь бывал, что эта черная мокрая пустошьсловно запечатлелась где-то у него в мозгу с самого его рожденья.

Он наклонился за ружьем и вспомнил — не заряжено. Вепрьзамер на месте, глядел крохотными красными глазками, безумными от боли, острыежелтые клыки его огромными полумесяцами загибались кверху. Почуяв зверя,заржала лошадь Стюарта; вепрь рывком повернул на этот голос тяжелую голову ипригнул ее, готовый напасть. То была единственная надежда на спасение. Стюартпоспешно наклонился за ружьем, щелкнул затвором, сунул другую руку в карман запатроном. По-прежнему ровно шумел дождь, заглушая все звуки. Но вепрь услышалметаллический щелчок и в последний миг ринулся не на лошадь, а на Стюарта.Выстрел в упор, прямо в грудь, не успел его остановить. Клыки повернулись вверхи вкось, вонзились в пах. Стюарт упал, будто из отвернутого до отказа кранаструей ударила кровь, мгновенно пропитала одежду, залила землю.

Вепрь неуклюже повернулся — пуля уже давала себязнать, — двинулся на врага, готовый снова пропороть его клыками, запнулся,качнулся, зашатался. Огромная стопятидесятифунтовая туша навалилась сбоку наСтюарта, вдавила его лицо в жидкую черную грязь. С минуту он отчаянно цеплялсяруками за землю, пытаясь высвободиться; так вот оно, он всегда это знал, потомуникогда ни на что и не надеялся, не мечтал, не строил планов, только смотрел,всем существом впивал окружающий живой мир, так что не оставалось временигоревать об уготованной ему судьбе. «Мама, мама! Я не могу остаться с тобой,мама!» — была последняя его мысль, когда уже рвалось сердце.

— Не понимаю, почему Стюарт больше не стрелял? —спросила у матери Мэгги.

Они ехали рысью в том направлении, откуда дважды слышалисьтри выстрела, глубокая грязь не давала двигаться быстрей, и обеих мучилатревога.

— Наверно, решил, что мы услыхали, — сказала Фиа,но в сознании всплыло лицо Стюарта в ту минуту, когда они разъезжались напоиски в разные стороны, и как он сжал ее руку, и как ей улыбнулся. —Теперь уже, наверно, недалеко. — И она пустила лошадь невернымоскользающимся галопом.

Но Джек поспел раньше, за ним Боб, и они преградили дорогуженщинам, едва те по краю не тронутой огнем размокшей земли подъехали к месту,где начался пожар.

— Не ходи туда, мама, — сказал Боб, когда Фиаспешилась.

Джек подошел к Мэгги, взял ее за плечи. Две пары серых глазобратились к ним, и в глазах этих были не растерянность, не испуг, новсеведение, словно уже не надо было ничего объяснять.

— Пэдди? — чужим голосом спросила Фиа.

— Да. И Стюарт.

Ни Боб, ни Джек не в силах были посмотреть на мать.

— Стюарт? Как Стюарт! Что ты говоришь! Господи, да чтоже это, что случилось? Нет, только не оба, нет!

— Папу захватил пожар. Он умер. Стюарт, видно, спугнулвепря, и тот на него набросился. Стюарт застрелил его, но вепрь упал прямо наСтюарта и придавил. Он тоже умер, мама.

Мэгги отчаянно закричала и стала вырываться из рук Джека, ноФиа точно окаменела, не замечая перепачканных кровью и сажей рук Боба, глаза ееостекленели.

— Это уже слишком, — наконец сказала она ипосмотрела на Боба, по ее лицу бежали струи дождя, выбившиеся пряди волосзолотыми ручьями падали на шею. — Пусти меня к ним, Боб. Я жена одному имать другому. Ты не можешь меня держать, ты не имеешь права. Пусти меня к ним.

Мэгги затихла в объятиях Джека, уронила голову ему на плечо.Фиа пошла, ступая по мокрым обломкам и головешкам. Боб поддерживал ее, и Мэггипроводила их взглядом, но не двинулась с места. Из-за пелены дождя появилсяХьюги; Джек кивнул ему в сторону матери и Боба.

— Поди за ними, Хьюги, не оставляй их. Мы с Мэгги едемв Дрохеду за повозкой. — Он разнял руки, помог сестре сесть налошадь. — Едем, Мэгги, скоро совсем стемнеет. Нельзя же оставить их тут навсю ночь, а они не тронутся с места, пока мы не вернемся.

Но на повозке невозможно было проехать, колеса увязали вгрязи; под конец Джек и старик Том цепями прикрепили лист рифленого железа купряжи двух ломовых лошадей. Том верхом на третьей лошади вел эту упряжку вповоду, а Джек ехал впереди и светил самым большим фонарем, какой тольконашелся в Дрохеде.

Мэгги осталась дома, она сидела в гостиной перед камином, имиссис Смит тщетно уговаривала ее поесть; слезы текли ручьями по лицу экономки,ей больно было видеть это безмолвное оцепенение горя, не умеющего излиться врыданиях. Потом застучал молоток у двери, и миссис Смит пошла открывать,недоумевая, кто мог добраться к ним в такую распутицу, и в сотый раз поражаясь,до чего быстро разносятся вести через мили и мили, отделяющие в этом пустынномкраю жилье от жилья.

На веранде, в костюме для верховой езды и клеенчатом плаще,весь мокрый и в грязи, стоял отец Ральф.

— Можно мне войти, миссис Смит?

— Ох, святой отец! — вскрикнула она и, к изумлениюсвященника, бросилась ему на шею. — Откуда вы узнали?