человек временами ведет себя наивно и глупо. Сюрен едва ли повторил бы фразу, которой открывается рассказ Поля Валери «Вечер с господином Тэстом»: «Я не слишком силен по части глупости». Нет, у Сюрена глупость была сильной стороной – наряду с умом и набожностью.

Впервые он увидел бесноватых монахинь на публичном сеансе экзорцизма, проводимом отцами Транквилем, Миньоном и несколькими кармелитами. Если Сюрен прибыл в Луден уже совершенно уверенным в одержимости, то само шоу довело уверенность до высшей точки абсолютной истины. Бесы были реальны, «и Господь одарил святого отца столь сильным состраданием к несчастным бесноватым женщинам, что слезы так и покатились у него по щекам». Сюрен писал о себе в третьем лице и называл себя просто «святой отец». Сострадание пропало втуне – или, по крайней мере, не попало по адресу. «Дьявол, – вспоминает сестра Жанна, – часто обольщал меня, и я с готовностью поддавалась, позволяя ему выделывать всякое с моим телом. Слушать, как обо мне говорят, считая, что я терплю от дьявола более, нежели остальные сестры, было чрезвычайно сладостно». Однако всякое наслаждение, превысив лимит времени, превращается в свою противоположность; когда экзорцисты заходили слишком далеко – добрые сестры переставали получать удовольствие от своей одержимости. Публичные сеансы, если они случаются изредка, – желанны, как любое празднество. Данный факт не напрягает особ, привыкших к самокопанию и строгой морали. Несмотря на то, что сестрам внушали: они не виноваты в мерзостных деяниях, кои свершают в периоды одержимости, сестра Жанна постоянно мучилась угрызениями совести. «Это и неудивительно; ибо я весьма отчетливо понимала, что в большинстве случаев сама являюсь причиной припадков и что дьявол действует по моим подсказкам». Сестру Жанну убеждали: она впадает в неистовство не по собственному желанию; однако вот что она пишет: «Со стыдом я признавалась себе, что сама дала согласие дьяволу и что без моего желания он не взял бы надо мной власть… Когда я сопротивлялась искренне, все позывы биться в конвульсиях или истошно вопить исчезали; но, увы, позывы эти были столь часты, что я перестала предпринимать достаточно усилий для противостояния им». Понимая, что виновны не в буйстве как таковом, а в неумении и нежелании предотвратить буйство, пока еще не поздно, все монахини ужасно мучились. Чувство вины их захлестывало, и в таких условиях бесы и бесогонство были передышками, отдыхом для истерзанной совести. Выходит, отцу Сюрену следовало плакать не над корчащимися и сквернословящими женщинами, а над женщинами, которые в перерывах между сеансами кляли свою слабость.

Задолго до прибытия в Луден отцу Сюрену оказали честь – стать экзорцистом самой настоятельницы. Узнав от Лобардемона, что изгонять ее бесов будет набожнейший и ученейший иезуит, который ныне трудится в Аквитании, сестра Жанна всполошилась. Еще бы! Иезуиты – не какие-нибудь тугодумы вроде капуцинов с кармелитами; их не одурачишь. Иезуиты умны и прекрасно образованны, а уж отец Сюрен слывет праведником, знай молится да созерцает. Он мигом сообразит, одержима сестра Жанна, притворяется она или, в лучшем случае, играет с бесами в поддавки. Несчастная взмолилась Лобардемону: пусть оставят с ней прежних экзорцистов – душку каноника Миньона и милягу отца Транквиля; да еще добрых кармелитов. Но Лобардемон и его хозяин уже все решили. Им нужно, чтобы бесноватость засвидетельствовали уважаемые люди, чье мнение котируется. То есть иезуиты. Пришлось сестре Жанне подчиниться. В течение недель, которые предшествовали появлению Сюрена, сестра Жанна усердно занималась изысканиями. Ей могла сгодиться любая информация о будущем экзорцисте. Она писала подругам в другие обители, она приставала к луденским иезуитам. Цель свою сестра Жанна сформулировала следующим образом: «изучить нрав человека, которому меня вверили»; а узнавши все, что только получится, «вести себя с максимальной осторожностью, не допускать, чтобы он хоть немного проник в мою душу. В сем намерении я была тверда как кремень». Когда новый экзорцист наконец приехал, сестра Жанна владела информацией о его жизни в Марене и даже могла делать саркастические замечания «об этой вашей Буанне» (так бесы ехидно называли мадемуазель Буане). Сюрен только руками всплескивал. Поистине, то было чудо – пусть инфернальной природы, но ведь чудо же!

Тайн своих сестра Жанна выдавать не собиралась и действовала в полном согласии со своим решением и своими чувствами. Испытывая крайнюю неприязнь к Сюрену, она ее и выказывала – тем, что изображала припадок (цитата: «словно бесы терзали меня изнутри и снаружи») всякий раз, когда Сюрен к ней приближался с намерением задать вопрос о состоянии души. Сестра Жанна обращалась в бегство, а пойманная и принужденная слушать – выла и вываливала язык. Вдобавок она «испытывала его целомудрие. Но он, в своей чистоте, неизменно приписывал непристойные слова и жесты бесовским козням».

Все монахини, как мы уже говорили, мучились угрызениями совести и убеждением, что они сильно грешат; однако мать-настоятельница имела куда более серьезные и вдобавок заметные глазу причины для чувства вины. Вскоре после казни Грандье похотливый бес Изакарон «воспользовался моей слабостью и самым чудовищным образом соблазнил меня на деяние, противное целомудрию. Он свершил над моим телом действо самого странного и мерзостного свойства, какое только можно вообразить, после чего уверил меня, что я ношу под сердцем дитя; да так, что я не сомневалась в этом и выказывала все признаки». Настоятельница открылась сестрам, и вскоре целая компания бесов подтвердила: она и впрямь брюхата. Экзорцисты доложили королевскому посланнику, а тот отрапортовал Его высокопреосвященству. Менструации, писал Лобардемон, не приходят уже три месяца, сестру Жанну постоянно тошнит, у нее несварение желудка, из сосцов выделяется молоко, а живот изрядно вырос. Шли недели. Несчастная страдала все сильнее. Если она действительно ждет ребенка – это позор, ужасный позор на ее голову, на головы всех урсулинок луденской обители, да, пожалуй, и на других членов этого ордена. Сестра Жанна впала в отчаяние; единственной отдушиной были визиты Изакарона. Теперь он приходил почти каждую ночь. В темной келье раздавались голоса, дрожала кровать. Невидимые руки стягивали одеяло, льстивый голос нашептывал на ухо непристойности и комплименты. Иногда сестра Жанна наблюдала странное свечение и различала силуэт козла, льва, змея или мужчины. Порой она впадала в каталептическое состояние. Не в силах шевельнуться, лежала она на постели, уверенная, что под простыней ползают, копошатся, шуршат мелкие зверушки, щекоча ее своими лапками и рыльцами. Затем снова вступал льстивый голос. Сестра Жанна слышала мольбы о любви, о ласке. Тогда она отвечала, что «ее честь в руках Господних, и Господь распорядится ею по Своему усмотрению». После такого ответа сестру Жанну сбрасывали с кровати и били, порой так жестоко,