Итак, ты разгадала еще одну карту с сокровищами! Не знаю, как долго ты добиралась сюда, или сколько уже карт прошла. В доме и на всей территории спрятано еще девять таких. Надеюсь, ты будешь находить их на протяжении нескольких лет, и что отправляясь в очередную охоту за сокровищами, ты будешь улыбаться и вспоминать меня.

Я так сильно тебя люблю. Ты несокрушима. Ты вдохновение. Я буду сверху наблюдать за тобой и радоваться за тебя.

Твой, – В

Откладываю письмо, складываю пополам. Глаза застилают слезы, но потом я вижу…

Есть еще кое-то. Другой почерк на обороте.

«Я люблю тебя и скучаю по тебе невыносимо, ты представить не можешь. Я подожду нашего следующего приключения, пока мы снова не будем вместе».

Вайолет знала, где спрятано сокровище.

Она все-таки нашла его.

Времени на размышления у меня много – целый Атлантический океан. Я засыпаю, и мне снятся сокровища и мифические создания, чья-то рука, вытаскивающая меня из темноты, залитый лунным светом лес. Нарисованная от руки табличка с моим именем и звездочка из фольги. Встревоженные карие глаза. И голубые, нарисованные карандашом.

Когда я забираю наши чемоданы в зале прилета в Хитроу в Лондоне, на часах уже половина пятого утра, а в Теннесси – десять тридцать вечера. Самолета в Инвернесс мне ждать еще три часа, я так измотана, что мне только надо найти стул и отключиться.

Он не писал и не звонил. Но поднимает трубку после первого же гудка.

Молчит, ждет, чтобы я заговорила первой. И я спрашиваю, столько времени промучившись над тем, что скажу:

– Ты в порядке? И пока ты не ответил, просто знай, что не обязательно говорить «да».

Голос Уэсли звучит не издалека, не через океан между нами. А так, словно он рядом со мной.

– Нет. Я не в порядке. Мне так жаль. Мне очень, очень, невероятно жаль.

Сворачиваюсь калачиком у стены, волосы падают на лицо, пряча звучащего в телефоне Уэсли.

– Если бы ты только сказал мне, что хочешь сойти с самолета.

– Я даже не помню этого. Я запаниковал. Пошел в уборную, думал, меня стошнит, но там было так тесно, а я… у меня сильная клаустрофобия. Думал, что смогу пересилить ее, но бам! – и вот я уже снова в аэропорту, а твой самолет взлетает.

– Но ты… жил на чердаке. В том крошечном пространстве. Оно же почти как гроб. И ты спал в палатке.

– Это другое, потому что там я всегда мог сбежать, если бы захотел. Мог бы выбраться в любое время. А в самолете я как в заточении. Бежать некуда. – Он медлит. – И потом, другой вариант был неприемлем. Если бы я не спал на чердаке и не притворился, что есть вторая спальня, ты бы не согласилась остаться в коттедже. И если бы я не остался с тобой в палатке, когда была такая возможность, я бы сам с собой жить не смог.

Сползаю по холодной стене на пол, поджимаю колени к груди.

– Почему ты мне не рассказал?

В его голосе отчетливо слышен страх, отвращение к самому себе.

– Потому что это был бы еще пункт в списке «Что со мной не так». Я хотел быть нормальным. Хотел, чтобы ты поверила, что со мной все в порядке. Если бы я рассказал тебе все, что со мной не так, Мэйбелл, ты бы больше не захотела быть со мной.

– Принимаю вызов. Давай, прямо сейчас. Выкладывай.

– Что? – запинаясь, переспрашивает он.

– Расскажи мне все, что с тобой не так. Самое ужасное.

И он рассказывает.

– Мой брат устроил свадьбу в Риме. Полет был настолько ужасен, что я всерьез обдумывал возможность остаться в Италии и дошел до того, что изучал, как получить рабочую визу. Я ненавижу рестораны, потому что за столом чувствую себя в ловушке. При мысли, что надо сидеть напротив кого-то, а встать и уйти в любой момент – социально неприемлемо, у меня начинается паника. Вот одна из причин, почему я не могу ходить на свидания. Девушкам нравятся рестораны. И так достаточно тяжело кого-то куда-то пригласить, с моей-то социофобией, а помимо этого, как я стал бы объяснять женщине, что, сидя вот так в людном месте, я начинаю нервничать? Мне даже на праздничных обедах с семьей за столом сидеть не нравится. Я стою со своей тарелкой у стены.

C тобой я как-то сидел за столом, так что ты могла не заметить. Но с тобой я знаю, что могу встать и выйти в любой момент, ничего не объясняя. И в этом вся разница – в том, что я это знаю. То же самое, когда надо идти к врачу или дантисту, или когда я купил пикап и должен был сидеть в крошечной комнатке напротив продавца. Я начинаю думать, как все тут же заметят, если я вдруг встану и уйду, неважно по какой причине. Станут задавать вопросы, а объяснять что-то, чего я сам не понимаю до конца… Не знаю. Сложно объяснить. Когда я встречаюсь с клиентами, всегда прошу их пройтись по территории, и там мы обсуждаем все планы, а не в офисе. Не знаю, изменится ли это когда-нибудь. Просто я такой. И думаю, что ты махнешь на меня рукой. Захочешь быть с кем-то попроще.

Пока мне не становится комфортно с кем-то, я постоянно нервничаю при разговоре, потому что они еще меня не знают, и не знают, что со мной не так. Я изо всех сил стараюсь казаться нормальным, и это выводит меня из равновесия. Реально это или нет, но я не могу не представлять, как они осуждают меня. И становится еще хуже. Все мысли вылетают из головы, и я просто… не могу найти слов. Застываю на месте. Это так унизительно, когда не можешь ничего сказать. Гораздо проще притвориться, что я такой человек, который просто никому ничего говорить не хочет или что мне просто наплевать, а не признаваться в невозможности подобрать слова.

Я представляю этого мужчину наверху, настолько боящегося замкнутого пространства и все равно ночь за ночью проводящего на горячем душном чердаке, в то время как я вытягиваюсь на его большой удобной кровати. Он сделал это для меня, когда я ему даже не нравилась.

Думаю о том, как я свалилась ему как снег на голову, в его уединенный распорядок, и как ему должно было быть тяжело. Но даже будучи грубым и рассерженным, он все равно заботился и ничего не мог с собой поделать. Настоящий Уэсли всегда проглядывал сквозь эту маску, точно розовые лучи сквозь тучи или приоткрытый сундук с сокровищами.

– А теперь послушай меня очень внимательно: я поняла все, что ты сказал, и я люблю тебя. Ты слышишь? Я все знаю, и любить тебя проще всего на свете. Тебе не нужно ничего от меня скрывать, потому что я люблю все в тебе, каждый крошечный кусочек. И тебе придется позволить мне любить все, договорились? Я люблю тебя. Скажи это.

Мне кажется, хотя я и не уверена, что он плачет.

– Я люблю тебя.

Аэропорт расплывается, исчезая в каком-то другом мире вместе со всеми звуками, светом и людьми.

– Нет же, дурачок. Скажи, что тебя любят.

– Ты меня любишь.

– Да. Я знала, кто ты, когда влюбилась в тебя, Уэсли Келер. И я влюбилась в тебя – именно такого, какой ты есть. А теперь скажи еще раз.