Видно было, как запрыгали на берег латники, стали веревками подтягивать корабли к берегу, носиться взад-вперед по бивуачным делам. Поневоле залюбуешься, так у них все быстро и ладно получается.

Пока я на северян пялился, Осетр с Всеволодом ушли, следом гридни, и остались на берегу я да Семка.

– Чего рогатые ржали? – спросил я толмача.

– А, пес их разберет, в чем соль. Но сказал варяг перед тем, как в лодку прыгнул: «Вместо ягненка купим вепря!»

– О как, – только и смог пробормотать я, а подумал: тонкий северный юмор.

– Вон погляди, куражатся, любимая забава ихняя.

На другом берегу две группы воинов-варягов перебрасывались копьями, одни бросают, другие ловят, потом наоборот. Очень зрелищно да лихо у них получалось, что поучаствовать захотелось. Семка сплюнул под ноги и пробормотал:

– Ухватка мурманская, на китов бегают в Кернерские фьорды, вот и наловчились. Тамошние киты – это тебе не корова, пусть и лесная – типа оленя, проспишь – лодку перевернет и давай хвостом по воде дубасить, пока всех не потопит!

А на том берегу потеха продолжалась: один бросает, другой шажок вбок и – раз копье в руке и тут же с разворота обратно точно в грудь другому летит. И снова все повторяется.

– Ну что, пошли. Эдак они часами могут, – предложил Семка.

– Пошли, – согласился я и спросил: – Ты их раньше видел?

– Видел, и очень близко, я у них семь лет в плену был невольником.

На пути к княжеским палатам нас уже ждал гонец от Всеволода. Он передал Семке ответ князя – выкуп Славен платить не будет, спор решить следует полем. Мурманам передать: если есть у конунга Рагнара боец, который не убоится с русским воем[135] мечи скрестить – завтра на рассвете, на холме, за пристанью быть божьему суду.

– Ай хитер, князь! – с восхищением воскликнул Семка, – холм этот непростой. До крещения на нем Перун стоял. А Перун неправого с поля не выпустит.

– Тихо ты, Семка, а то самому бы кишки не выпустили. Указ князя номер восемь тысяч восьмой от девятнадцатого марта пять тысяч шестьсот семьдесят седьмого года «О волхвах и других поганцах»[136] забыл?[137] – испуганно вскричал гонец.

Семка побелел, покраснел, молча развернулся и бежать – на пристань, к мурманам плыть, волю князя доводить, для него уже из Славена ладья подошла. Я было следом, но гонец остановил:

– А ты, Василий, милости просим к князю прибыть!

Что делать, служба есть служба, к князю так к князю. Но легкий червячок бунтарства зашевелился, стал расти и все больше становился похожим на красного петуха. Но пока красный петух не превратился в совсем уж неуправляемого призрака коммунизма – сдержался: зачем нам русский бунт, бессмысленный и беспощадный[138]. Но эту неожиданную нотку запомнил так, на уровне галочки, в графе – кликнуть потом и разобраться в растрепанных чувствах.

В палатах княжеских царил переполох. Осетр навис над картой и отдавал указания сотникам и тысяцким, покрикивал на главу купеческого ополчения – почтенного Хачатура Саркисова[139]. Князя было не видно, гонец куда-то ушел. Нормальный ход событий: принеси-подай, иди на хрен, не мешай.

Нашел я себе табурет и присел в уголок: вспомнят сильные мира сего – позовут. Но призрак снова шевельнулся: чего ему в Европах не бродится.

А, думаю, не бродится в Европах из-за отсутствия дикой крови и присутствия крепких устоев. Там правила игры давно написаны: кто успел нажиться, другим не дает, но лазейку оставляет: нельзя человека всего лишать – когда надежды нет, человек ни на какие правила не посмотрит: возьмет силой. Они это на Франции еще поняли, а на России закрепили – и порядок изменили. Если пашешь на господина не покладая рук, не жалея ни времени, ни сил – тогда тебе чего-нибудь отломится: займ на дом дадут, зарплату повысят и т. д.

А в России все же посвободней было, да и посытнее. Русский рабочий деньги получал, свое хозяйство держал, а на хозяев посматривал с нездоровым интересом.

Самое главное, любой русский в душе уверен, что с любой задачей справится, и сможет все сделать не только не хуже своего начальника, а и много лучше. И эта уверенность дает свои всходы, когда все идет наперекосяк: каждому хочется вмешаться и навести порядок, каким он его себе представляет. И тут главное – толковый вождь, который сумеет всю эту энергию воль подчинить единой цели и направить в русло своего понимания порядка. А ведь все сошлось, как в детском пазле: война, либеральный настрой в обществе, гениальный предводитель большевиков – Ульянов-Ленин, неумелый правитель – и бинго, Октябрьская революция.

Огромный социальный эксперимент удался на славу. Всем буржуинам толстопузым пришлось задуматься о том, как им с пролетариями договориться: восьмичасовой рабочий день, социальные льготы и программы, образование, здравоохранение – на все согласны стали под влиянием красного зарева, которое полыхало над СССР, а потом и над странами Варшавского договора.

Великую цену пришлось заплатить, и сейчас стало понятно, что Россия принесла просветляющую жертву для спасения народов всего мира от произвола богатых. Кровью наших отцов и дедов умылся мир и стал намного лучше.

Осетр все руками водил по карте и стал громко говорить, прервав мои исторически-революционные размышления:

– Лех, возьмешь первую линию, где Хачиковы долбодубы стоять будут, Дегуня по правую руку с дружиной княжеской, левая рука моя. Вторая линия: за Лехом пешцы копейные – старшой Дрего, за мной Кудло с пушкарями, за Дегуней богатыри, их Тве поведет. Засадный конный полк – Петр. На поле не спать, смотрите на княжий шатер, у каждого свой знак: Лех – черный кошель на желтом поле, Дрего – белое копье на оранжевом, Кудло – черная пушка на красном, у Дегуни княжий стяг: лик Христов нерукотворный на черном поле, Тве – четырехрукий человек на зеленом, мой – белый осетр на голубом, Петр – синий конь на белом поле[140].

Я увидел Сивуху, махнул ему рукой, шепотом спросил: