Ох, Виктор и злился тогда! Видел же, как бабушка на техгрядках возилась (он же ей и помогал), как уже один раз аккуратно прореживала,поливала, рыхлила. И на тебе! Виктору тогда лет четырнадцать было, и он решил,что никакой водки Евграфу Владиленовичу не дождаться. Но нет, бабушка, как договаривались,столько и отдала. Объяснила внуку: «Витенька, он ведь не со зла так сделал, апо глупости и еще ведь хотел как лучше. Что ж я обижать его буду?»

Не права была бабушка, нет, не права. Дураков учить надо,хоть добрых, хоть злых. Правильно сказано: иная простота хуже воровства. И сАндрюхиными родителями так же: сглупили, вот и пострадали. Да и сам Андрюхатоже хорош был!

Виктор тряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания! Надоложиться, подумал он, завтра же никакой буду, а работы по дому немерено.Разделся, залез к Тоне под одеяло, закрыл глаза.

Но сон не шел. А все Андрюха чертов: как Виктор вспомнил пронего, про тетю Машу и дядю Андрея, так из головы и не выходит. Ладно, ерундавсе это и лирика. Вот, точно, сам Андрюха всегда именно что лириком был. Иромантиком. Затем и на гитаре научился играть, чтобы баллады идиотскиебардовские петь. Романсы! Они с Колькой и Сашкой Цоя слушали, как все, а он –Александра Долина. И ведь еще и им пел!

Ну вот наконец-то дождливый сентябрь,

Ну вот наконец-то прохладная осень,

И тучи повисли косыми сетями,

И кончился месяц под номером восемь.

Под нежную мелодию песни, вертевшуюся в голове, Викторуснул.

Андрей перебирал струны. Пальцы не слушались. Черт, ужемозоли, как положено, а барре до сих пор нормально взять не может!

Ну вот наконец-то дождливый сентябрь,

Ну вот наконец-то прохладная осень,

И тучи повисли косыми сетями,

И кончился месяц под номером восемь.

– Андрюшенька, – заглянула в комнату мама, –там ребятишки за тобой пришли.

– Мам, сама ты ребятишки! – возмутился он. –Мы уже вполне состоявшиеся, взрослые люди.

– Иди, вполне состоявшийся взрослый людь! –расхохоталась мать. – Да, в кухне на столе у окна корзинка со сливамистоит – захвати, угости своих.

– О, низкий поклон вам за это, маменька!

Андрей закружился в шутовском вальсе, подхватил мать, ивместе они сделали круг по комнате.

– Ну все, все, иди уже!

Мама ласковым жестом взъерошила ему волосы и подтолкнула кдвери.

– Да, Андрей, – окликнула она его, когда онперекладывал золотистые ароматные сливы в пакет, – ты барре своенесчастное освоил?

– Нет пока.

– Не слышу!

– Нет, говорю! – заорал Андрей.

– А зачем так кричать? – удивилась мать, входя в кухню. –Господи, Андрюша, что ты делаешь, они же помнутся! Переложи обратно сейчас же!Ну-ка, дай сюда.

– Пусти, мам, не дам! – отбивался Андрей. –Что я, с корзинкой пойду, как дурак?

– И кто тут дурак? – раздался громкий бас. Дверьраспахнулась, и вошел отец. – Андрей, тебя там ждут.

– Да знаю я! Вон, маменька задерживает, не дает уйтиспокойно. Ну все, мам, перестань!

– Ладно, неблагодарный, – махнула рукой та, –иди с пакетом.

Андрей схватил пакет, чмокнул мать, откозырял отцу ивыскочил за дверь. Из-за забора торчали четыре головы.

– Дрон, ну сколько можно! – прогудел Сашка. –Ты че, спал, что ли?

– Наш Дрон в очередной раз овладевал гитарой, –съязвил Витька. – Ну что, на этот раз взаимно?

– Иди ты! И сколько раз говорил, не называйте вы меня Дроном.Кличка какая-то собачья, а не имя!

Андрей закрыл калитку и обернулся к четверым парням,курившим возле забора:

– Ну что, тронулись?

Через полтора часа они стояли на берегу Ветлинки. Лес в этомместе отступал от берега, и большая поляна вся заросла мелкими гвоздиками иромашками. Прозрачная неширокая речка бурлила, кружила небольшие водовороты,изгибалась то влево, то вправо. Противоположный берег был выше, и из песчаногооткоса торчали корни росших там сосен, кронами уходивших высоко в небо.

– Долго шли сегодня, – заметил Мишка, пожевываястебелек ромашки.

– Это Андрюха виноват, прокопался все утро! –отозвался Колька, ходивший вместе с братом около самого берега по днуречушки. – Другой раз пускай дома сидит.

– Тогда без слив останетесь, будете лапу сосать. –Андрей стянул шорты и пошел к воде. – Кстати, а чего Сенька-то с Женькойне пошли? Женька же рвалась, как боевая лошадь в бой.

– Они с Юлькой решили в магазин сегодня смотаться, навеликах, – сплюнул в сторону Сашка. – Мать из райцентра приехала,говорит, там шмотки какие-то офигительные выкинули. Ну ты баб знаешь, у нихглаза, как у кота при запоре, и воют так же: «Нам надо, нам надо!» Мать имденег достала из заначки и отправила с утра пораньше. А на что следующий месяцжить будем – хрен его знает.

– Да ладно тебе, – высокий сутулый Кольканаклонился и достал что-то из воды. – Юлька в дранье каком-то ходит, ейдавно обновку купить пора. Чего она наши с тобой одежки донашивает?

Сашка не ответил, только махнул рукой. Андрей зашел в ледянуюводу, поежился и стал ходить неподалеку от братьев, старательно ощупывая ногамипесчаное дно.

– Так, с дамами все ясно, – заметил с берегаВитька, картинно развалившийся на траве. – А где глубокоуважаемый Семен?Он тоже решил предпринять вояж с целью пополнения гардероба?

– Сенька с батей поехал, – ответил Мишка, срываяочередную ромашку. – Лекарств мамке прикупить. А то как бы батяня допивнушки не добрался, ищи его потом по всем канавам!

Парни понимающе хмыкнули.

…О том, что большое почтальоново хозяйство держитсяисключительно на его жене и детях, знала вся деревня. Сам почтальон, дядяГриша, после смерти своих родителей запил так, что даже видавшие виды мужикиахнули. Мужик он был крепкий (оба сына с дочерью пошли в него), но водка исамогон быстро превратили работящего, хозяйственного мужика в алкоголика стрясущимися руками.

После того как у Григория второй раз случился приступ белойгорячки, его жена и сыновья взяли дело в свои руки: сосед Семеныч видел, чтомальчишки заводили почтальона в сарай, а следом за ними шла тетка Рая скакими-то банками в руках. Что они делали, осталось тайной, но несколько днейподряд деревня не слыхала песен почтальона Гришки, которые он с пьянымупорством распевал после каждой выпитой рюмки.

Через неделю дядя Гриша вышел из ворот. Семеныч, возившийсяс засовом, глянул в его сторону и ахнул.