Наши имена хорошо смотрятся вместе.

Важно. Значительно. Мощно.

Когда я возвращаюсь домой тем летом, родители спрашивают меня о летних экзаменах. Они спрашивают меня за ужином в первый день каникул; они даже не пытаются сделать вид, что это не самый важный вопрос в их голове.

Я говорю им правду — что я занял первое место вместе с другим учеником. Моя мама поднимает брови.

— О? — В ее голосе звучит удивление. — Как странно. Твоя сестра была первой во всех классах — может быть, в ее школе академические рейтинги составляются по-другому?

Я смотрю через стол на Захару. Она на два года младше меня, но это никогда не мешало нашим родителям оказывать на нее такое же давление, как и на меня.

Если уж на то пошло, они разработали хитроумную систему. В этой системе я никогда не могу победить, меня постоянно шантажируют потенциальным унижением от того, что моя младшая сестра каким-то образом превзойдет меня. И Захара тоже никогда не может победить, ее постоянно заставляют соревноваться с братом, который старше ее на два года.

Это система, созданная для того, чтобы мы постоянно соревновались, но никогда не побеждали. Но эта система не настолько умна, чтобы работать на нас.

Потому что в холодной враждебности нашей домашней жизни у нас с Захарой есть союз, выкованный из мрамора и золота.

Я прикрываю ее спину, а она — мою. Я знаю, что это никогда не изменится — ни сейчас, когда я уезжаю в Спиркрест, ни когда она уезжает в частную школу для девочек во Франции, ни когда мы оба будем учиться в университете, ни когда однажды мы оба будем жить своей собственной жизнью, где бы мы ни находились по всему миру.

— Поздравляю, Захара, — говорю я. — Это потрясающее достижение — я горжусь тем, что являюсь твоим старшим братом.

Захара слегка улыбается и опускает взгляд в свою тарелку, что она всегда делает, когда пытается не смеяться.

Мама хмурится. — Я не это имела в виду, Захара.

— Я знаю, мама. — Я смотрю на нее самым серьезным взглядом. — Не волнуйся. Я обещаю, что в следующем году буду работать усерднее. А летом буду ходить к репетиторам.

Она кивает, немного успокоившись, и бросает взгляд на моего отца, взгляд, похожий на передачу эстафетной палочки в эстафете.

— Не забывай, сынок, — его голос глубокий и гравийный, как, надеюсь, и мой когда-нибудь, — быть великим хорошо, но быть лучшим — еще лучше.

— Я не забуду, — говорю я.

Как я могу? Он говорит мне это с тех пор, как я достаточно подрос, чтобы ходить.

Эта фраза словно выгравирована в моем сознании.

В 8-м году я делаю то, что обещал родителям.

Я учусь усерднее и дольше. Каждую свободную минуту я провожу в библиотеке или в своей комнате, штудируя книги. Я читаю с жадностью, обо всем, даже о том, в чем еще не могу разобраться. Дни я провожу в кружках после уроков, призванных быстрее развить мой мозг и расширить круг навыков, а выходные посвящаю дополнительным домашним заданиям.

Во время каникул я чередую своих репетиторов, чтобы имитировать школьное расписание, и прошу их всех задавать мне домашние задания.

В течение семестра я преуспеваю во всех своих занятиях.

К сожалению, Теодора тоже.

Трудно сказать, как ей это удается. Возможно, она делает то же самое, что и я: тратит каждую минуту своего времени на учебу, работу и чтение. Или же она — один из тех вундеркиндов, которые рождаются с необыкновенным умом. Но так или иначе, в каждом задании, в каждом проекте и на каждом экзамене по всем предметам Теодора всегда борется со мной за первое место в классе.

Иногда она побеждает: она получает более высокий результат, чем я, за поэтический блок на уроке английского языка, она побеждает меня на экзаменах по биологии и религиоведению. Я несколько раз побеждал ее по математике, физике и географии. По истории и языкам мы оба довольно стабильно выходим в лидеры.

Все это происходит, а вместе с этим происходит и кое-что еще.

Теодора меняется.

Сначала я не могу понять, как именно. А потом, в один прекрасный день, я вдруг понял, что дело в ее внешности.

Однажды, совершенно случайно, мы оба стоим в очереди перед классом английского языка, ожидая учителя. Я стою у двери, она — у окна, ее глаза остекленели и устремлены на точку, которая, кажется, находится далеко за окном и в то же время не проникает сквозь стекло.

И тут я замечаю это.

Ее волосы больше не заплетены в две длинные косы, которые она носила в тот день, когда я впервые увидел ее у кабинета мистера Эмброуза, — именно так она носила волосы весь седьмой год. Вместо этого верхняя часть волос перевязана белой лентой, завязанной в бант, а остальные ниспадают по спине, словно река бледно-золотистого цвета. На веках у нее розовые тени, а губы блестящие, цвета малины.

В ушах — крошечные серебряные звездочки, а сумка у нее дизайнерская. До сегодняшнего дня я ничего из этого не замечала, и даже не знаю, как. В какой-то момент Теодора стала выглядеть по-другому, а я не замечала, потому что все это время была слишком занята тем, что пыталась не дать ей победить меня по всем предметам.

Я думал, что уделяю ей внимание, но я ошибался.

Я обращал внимание только на то, что мне нужно было делать, чтобы не отстать от нее.

Я обращал внимание только на себя.

Глава 5

Необходимая красота

Теодора

Когда я в первое лето вернулась из Спиркреста, мои мама и бабушка посмотрели на меня, обменялись взглядами, а потом мама спросила: "В твоей школе не подают здоровую пищу?".

Я сразу понимаю, что она имеет в виду, и стыдливо опускаю голову.

— Да, мамочка.

— Возможно, ты ешь немного больше, чем следует, — замечает мама легким тоном.

Если мой отец — владелец предмета, которым являюсь я — куклы Теодоры Дороховой, — то моя мама — его создатель. Именно она заботится о том, чтобы каждый раз, когда отец видит меня, он был доволен тем, что она преподносит. Именно она следит за тем, чтобы я выглядела маленькой и милой, чтобы мои волосы были длинными и расчесанными до блеска, чтобы мои платья были чистыми и радовали глаз.

Возможно, это потому, что мой отец винит ее