Прогноз, выданный Игорем Величко, оказался точным домалейших деталей. Через три дня Татьяну вызвал Григорий Павлович Исаков иголосом, полным сдерживаемого страдания, объяснил, какая она тварьнеблагодарная и что после всего, что произошло, он не может ее удерживатьздесь. Пусть уходит на все четыре стороны, но сначала…

Так и получилось, что в декабре, за три недели до нового,1997 года, следователь Татьяна Образцова приняла к производству несколько дел –одно другого гаже. В основном это были дела, давно «запоротые», по которымсвоевременно не было сделано самое необходимое, и теперь предстояла нудная,рутинная, но требующая недюжинной изобретательности работа по восстановлениютого, что еще можно было восстановить, и по равноценной замене того, чтовосстановить уже нельзя. И только одно из девяти принятых ею дел было ещеотносительно свежим, всего месячной давности. Но тоже, судя по всему, радостине сулило. Татьяна решила начать с него.

* * *

Он сидел в переполненной сырой вонючей камере уже месяц. Иничего не понимал. Кроме одного: он должен выдержать. Он должен постараться несесть на полную катушку, но это – задача номер два. Второстепенная задача.Существенная, конечно, но не самая главная. А самая главная задача, задачаномер один, – это не предать человека, который ему доверился. Иначе он несможет чувствовать себя мужчиной.

Его давно уже не вызывали на допрос. Вообще событияразвивались как-то неравномерно. Сначала арестовали прямо на улице, заломилируки, избили, кинули в камеру и начали допрашивать по шесть-семь часов подряд.При этом даже не спрашивали, как убил и почему убил, им и без его ответов быловсе понятно. Спрашивали о другом, о том, чего он не понимал, как ни старался,как ни напрягал мозги. Потом оставили в покое, несколько дней не трогали. Он ужбыло воодушевился, расценил это как добрый знак, думал, поверили ему и сейчассобирают документы, чтобы его оправдать и отпустить. Не тут-то было! Оправдать,отпустить… Как же, размечтался. Снова стали вызывать, но теперь уже к другим.Те, новые менты оказались понятливыми и, видно, прониклись к нему сочувствием.Кое-что они сделали для него, если не врут, конечно, но потом опять всезаглохло. И еще несколько дней – тишина. Непонятно, что происходит. Он ничегоне понимает.

В камере ему плохо, само собой, но терпеть можно. Он ведь неиз интеллигентов, не хлюпик, и послать может, и обрезать, и на место поставить,даром, что ли, всю жизнь на улице провел, нравы и обычаи хорошо знает. Всюжизнь, кроме последних двух лет…

«– …Да что вы нашли в этой музыке? Бестолковая она какая-то,ни смысла, ни ритма. Выключите.

– А ты не там ищешь смысл и ритм. Ты глаза закрой дапредставь мысленно рисунок, как будто он из звуков состоит. Ты вот пишешь слеванаправо, и звуки на клавиатуре так же расположены: слева – низкие, справа –высокие. Идет музыка от высоких звуков к низким, а ты представляй линию,которую рисуют справа налево. Понял? Так и следи за музыкой. Не мелодию слушай,а рисунок представляй. Тогда и поймешь…

И он действительно понял. Не сразу, это верно, неделю,помнится, тогда мучился, пока мозги настроил как надо, чтобы выполнять то, чтовелено. А потом вдруг у него получилось. Зазвучала музыка, а перед глазамирисунок стал появляться, да затейливый такой, изящный, с завитками, дажесимметричный. В какой-то момент ему женский профиль почудился, а потом и фигурацеликом в длинном одеянии. А дальше случилось и вовсе невероятное. К нему глюкипришли. Прямо вот так, наяву, без таблеток, без ничего. Он к тому времени ужегод как не употреблял совсем. Пришли глюки, да чудные такие, совсем непохожиена те, которые раньше бывали, когда он ширялся да покуривал. Вроде как бы фигураэта в длинном одеянии – это Пресвятая Богородица, а перед ней на земле лежитИисус, снятый с креста. Земля голая, каменистая, сухая. Неприветливая какая-то.Он помнил, что, когда был маленьким еще и ездил с родителями в деревню, егопостоянно тянуло лечь на землю. Трава была сочная, зеленая, мягкая, и самаземля была мягкой и пахла как-то особенно, будто призывала его к себе. Он досих пор этот запах помнит. А там, в глюке этом, земля была такая, что и лечь нанее не хотелось. Вроде враждебная. И казалось, что распятому Иисусу на нейлежать больно и неудобно. И неожиданно пришло осознание того, что не он, СергейСуриков, так думает, а это сама Дева Мария так чувствует. Смотрит на сынасвоего мертвого и переживает, что ему неудобно лежать.

Когда он очнулся, музыки уже не было. Заснул, что ли? Вотчудеса-то.

– Что это было? – спросил он тогда.

– Ты научился слушать и понимать.

– И это может случиться еще раз? – Ему очень хотелось,чтобы это повторилось. Было немного страшно, но его в тот момент переполнялвосторг.

– Теперь так будет всегда. Ты научился, и твое умениевсегда будет с тобой. Оно уже не исчезнет.

– Как называется музыка?

– Это Бах. Чакона…»

* * *

К первой встрече с подследственным Суриковым ТатьянаОбразцова готовилась долго, потому что никак не могла разобраться в материалахдела. Такое впечатление, что Суриков неоднократно менял показания, пытаясьвыгородить себя, но позиция следствия была какой-то вялой. Хочешь оправдываться– ради бога, мы тебе мешать не станем. Не хочешь оправдываться – твое дело, мытебя топить не будем. В официальных документах и отчетах это называлось«отсутствие активной наступательной позиции следствия». При допросах СергеяСурикова, как следовало из имеющихся в деле протоколов, много вниманияуделялось вопросу о сообщниках. И ни одного толкового ответа от арестованногополучить не удалось. Причем, что любопытно, от него вообще не удалось добитьсяни одного толкового ответа, он ведь не признался даже в том убийстве, пообвинению в котором, собственно, и был арестован.

На рассвете 7 ноября 1996 года гражданка Бахметьева СофьяИлларионовна, 1910 года рождения, была обнаружена соседями убитой в собственнойквартире. Череп восьмидесятишестилетней старухи был проломлен валяющимся здесьже топором. Топор, как водится, не был принесен откуда-то преступником, апринадлежал самой Бахметьевой. По свидетельству соседей, топор этот постояннонаходился в кладовке еще с тех времен, когда не было центрального отопления ипечки топили дровами. В том, что топор – тот самый, бахметьевский, никто несомневался, вон и инициалы на рукоятке, Б.Б., что означает «Борис Бахметьев»,покойный брат Софьи Илларионовны.

Те же соседи, не дожидаясь вопросов со стороны приехавшихработников милиции, сообщили, что у старухи Бахметьевой живет квартирант, молодойи весьма подозрительный. Суриков Сергей. Вроде как старуха Софья Илларионовнапустила его к себе жить с условием, что он будет за ней ухаживать, а она ему заэто квартиру отпишет.

Ситуация была распространенной, великое множество одинокихстариков попадалось на удочку таких «ухаживальщиков», подписывали имгенеральную доверенность на право распоряжаться всем имуществом, в том числе,естественно, и квартирой, а потом оказывались выброшенными на улицу. И хорошоеще, если на улицу. А то ведь многие оказывались сразу в морге. А многие – ивовсе неизвестно где. Пропадали без вести. Обладатель же генеральнойдоверенности спокойно продавал квартиру или обменивал. Посему наличие у убитойстарой женщины квартиранта автоматически вело к его задержанию. Версия об убийствена почве приватизации квартиры проверялась в первую очередь, поэтомуквартиранта нашли бы и арестовали, даже если бы оказалось, что он в моментубийства находился в командировке в Новой Зеландии. Не сам убил – значит,подельники есть, но то, что имел место групповой сговор, несомненно.