– Как вы себя чувствуете? – начала Татьяна обязательныйритуал, который непременно надо соблюдать при допросах, а то случается,подследственные потом жаловаться начинают, что их допрашивали, когда они быличуть ли не при смерти и от плохого самочувствия ничего не соображали. И ценапоказаниям, данным во время такого допроса, соответственно полгроша в базарный день.– Что-нибудь болит, беспокоит?

– Нет, спасибо, – вежливо ответил Суриков. – Я хорошосебя чувствую.

– Тогда приступим. Моя фамилия Образцова, зовут меняТатьяной Григорьевной, я следователь и буду теперь вести ваше дело.

– Опять, – усмехнулся Суриков. – Не надоело вам?

– Что должно было надоесть? – Татьяна внимательнопосмотрела на него.

– Да вся эта канитель. Один следователь, другой,третий. Что вы меня футболите друг к другу? Не знаете, что со мной делать? Такотпустите на все четыре стороны, и с плеч долой.

Перед Татьяной сидел невысокий молодой человек лет двадцатидвух – двадцати трех с наглой ухмылкой на лице, обнажающей плохие зубы. Непохоже, чтобы месяц, проведенный в тесной камере с полутора десятками борзыхурок, сделал этого Сурикова покладистым или хотя бы забитым. Видно, он вполнеадаптировался.

– Кстати, – невозмутимо сказала она, – вопрос, которыйвы задали, действительно интересный. Почему дело до сих пор не закончено, каквы думаете? До меня им занимались два других следователя. Вы что, не моглинайти с ними общий язык?

– Почему? – Суриков пожал плечами. – Я с ними оченьхорошо разговаривал, вежливо, на все вопросы отвечал чистосердечно и искренне.Не знаю, что им не понравилось. Вам нужно крайнего найти, чтобы дело сшить, а ядля этого лучше всех подхожу, потому и не даете мне покоя, все выискиваете, какбы это меня половчее упечь. Я-то – вот он, перед вами, уже и в камере сижу, такчто никаких хлопот, а другого еще найти надо. Вы давайте начинайте допрос,нечего ко мне с обратной стороны подъезжать.

Понятно, подумала Татьяна, тактика ясна. Я, гражданеследователи, ни при чем, но ежели вы мне не верите, то это ваша глубоко личнаяпроблема, и в решении этой проблемы я вам не помощник. Все равно выпустите раноили поздно, а и не выпустите, так здесь, в камере, срок все одно идет, опять жена зоне меньше торчать придется. На зоне-то плохо, куда хуже, чем впредвариловке, это всем известно, даже первоходкам. Приблатненный юноша, хотя,судя по ответам на всяческие запросы, срок ни разу не мотал и даже неарестовывался. Задерживался – да, бывало, на трое суток вместе с группой, потомотпускали. Неоднократно попадал вместе с дружками, когда чистили очереднойпритон, но Сергея Сурикова всегда отпускали. Ни разу он не оказался во времяоблавы в наркотическом опьянении, и ни разу при нем не обнаружили ни граммадури, ни таблеточки, ни косячка. Хитрый, что ли? Предусмотрительный? Или…

Татьяна даже слегка вздрогнула, настолько забавнойпоказалась ей пришедшая внезапно в голову мысль. А что, если проверить?

– Мне вас по имени-отчеству называть или можно простопо имени? – осведомилась она.

– Можно по имени, – великодушно разрешил Суриков, – выже ненамного старше меня.

Ах, хитер, ах, хитер, паскудник, комплименты решил говорить!Татьяна старше его на целых тринадцать лет, и, учитывая ее комплекцию, никто нерискнул бы сказать, что в служебной обстановке она выглядит моложе.

– Ошибаетесь, Сергей Леонидович, я намного старше вас,поэтому не будем играть в панибратство. Скажите, а ваш покровитель знает о том,что вы уже месяц находитесь у нас? Что-то от него ни слуху ни духу. Обычно втаких случаях уже через день-два мы человека выпускаем, а за вас никто нехлопочет. Или вы соскочили?

Дурашливая ухмылка мгновенно исчезла с лицаподследственного, теперь на Татьяну смотрели не глаза, а два кусочка ледяногометалла.

– Я не соскочил, это он соскочил, – процедил Суриков. –Бросил меня на произвол судьбы, как сука последняя, я вообще безо всегоостался, без жилья, без денег. Думал сначала, что он умер, все не мог поверить,что можно вот так человека использовать, как вокзальную шлюху, а потомвыбросить за ненадобностью.

– А он, выходит, не умер?

– Прям, умрет он, как же, – фыркнул Суриков. – От негодождешься. Такие не дохнут, такие дольше всех живут. Я как увидел егоживым-здоровым, так и кинулся как к родному, мол, возьми под крыло. А он… –Суриков махнул рукой. – Татьяна Григорьевна, сигареткой не угостите?

– Берите. – Она выдвинула ящик стола и достала пачкусигарет и спички. – Так что он сделал, когда вы к нему обратились? Сказал, чтоне знает вас?

– Ну! А как вы догадались?

Теперь на лице у Сурикова было неподдельное любопытство. Какона догадалась? Да проще простого. Тот работник милиции, на связи у которогосостоял член молодежной полукриминальной группировки Сережа Суриков, бросилсвою низкооплачиваемую государственную службу, и Сережа стал ему безнадобности. Более того, в его новом бизнесе ему совсем не нужно, чтобы околонего отирался такой тип, как Сережа, с детства имевший дело с наркотой, угонамимашин и прочими подростково-юношескими глупостями. Не особенно умный,хитроватый, малообразованный и не совсем здоровый, к тому же точно знающий, чтополовину, а то и больше наркотиков, обнаруженных при облавах, этот милиционерклал в собственный карман. На черта ему сдался этот Сережа? Когда пресловутыймилиционер вел линию борьбы с наркотиками, у него был Сережа, которого всегдазаблаговременно предупреждали о готовящейся облаве, потому он в эти дни неупотреблял и даже в карман не клал, чтобы прицепиться было не к чему. СамСережа привычным наркоманом не был, зависимость от наркотиков у него несформировалась, это видно Татьяне невооруженным глазом. Человек, который намесяц отлучен от привычного зелья, ведет себя не так, да и выглядит совсемпо-другому.

– Догадаться несложно, – чуть улыбнулась она. – Это, ксожалению, часто встречается. Я хочу сказать, в последние годы, когда людистали уходить из милиции в бизнес. Такие, как вы, им больше не нужны, и онибезжалостно вас бросают. Давно это случилось?

– Два года назад. Может, чуть больше. Я возьму ещесигаретку?

– Конечно. Может быть, вам не стоит курить одну заодной? Все-таки у вас сердце слабое. Или документы врут?

– Не, не врут, все точно. Но курить очень хочется.

– Ну смотрите. А вы подписку ему давали?

– О неразглашении-то? Давал, а как же. Я с ним и раньшедело имел, лет с четырнадцати, он мне в обмен на информацию деньжатподбрасывал. А как мне восемнадцать стукнуло, так сразу подписку с меня взял.

– И вы вот так спокойно мне все это рассказываете? Акак же подписка?

– Ну интересно! А что подписка? Подписка – она напростых людей рассчитана, на граждан с улицы. Им я никогда ничего и нерассказывал, мне, Татьяна Григорьевна, еще жить хочется. Я ж понимаю, что со мнойсделают, если хоть одна живая душа узнает, что я ссучился. А вы-то и без менявсе знаете, у вас самой небось таких подписантов штук двадцать, не меньше. Каквы их по-научному-то называете? Агенты-резиденты?