– И вы один из опекунов?

– Один из них. А всего нас трое.

– А что будет, если я умру?

– Ну-ну, Эльвира, вы же не собираетесь умирать. Какаячепуха!

– Надеюсь, что нет, но кто знает? На прошлой неделегрохнулся самолет, и все погибли.

– Ладно, с вами этого не случится, – твердо заявилЛаскомб.

– Откуда вам знать? – сказала Эльвира. – Мнепросто интересно, кому достанутся деньги в случае моей смерти.

– Не имею ни малейшего представления, – сказалполковник раздраженно. – Зачем говорить об этом?

– Просто интересно, – повторила Эльвира. –Выгодно ли кому-нибудь прикончить меня?

– Ну в самом деле, Эльвира! Совершенно бессмысленныйразговор. Не понимаю, как это вам пришло в голову размышлять о подобных вещах?

– Ах, да просто так. Человеку хочется знать, как всеобстоит на самом деле.

– Вы же не думаете о мафии или о чем-то в этом роде?

– О нет. Это было бы глупо. А кому достанутся моиденьги, если я выйду замуж?

– Вашему мужу, очевидно. Но вообще-то…

– А вы в этом уверены?

– Нет, не совсем уверен. Это зависит от того, чтонаписано в завещании. Но вы ведь пока не замужем, так зачем тревожиться?

– Вы видитесь с моей матерью?

– Иногда. Не часто.

– А где она сейчас?

– О… за границей.

– И где же за границей?

– Во Франции или в Португалии, точно не знаю.

– А ей никогда не хочется меня увидеть?

Полковник встретился с ясным взглядом девушки. Он не знал,что сказать. Настало ли время для истины? Или для уклончивого ответа? Или длябольшой убедительной лжи? Что можно сказать девушке, которая задала вопрос стакой прямотой, а ответ на него так сложен?

Он сказал огорченно:

– Я не знаю.

Ее глаза смотрели на него серьезно.

Он все запутал. Ведь девушке хочется знать, она совершенноясно дала это понять. Да и любой девушке этого хотелось бы.

Он сказал:

– Вы не должны думать… то есть, я хочу сказать, этотрудно объяснить. Ваша мать, видите ли, совершенно не похожа на…

Эльвира энергично кивнула:

– Я знаю. Я все время читаю о ней в газетах. Она совсемособенная, правда? В сущности, она необыкновенная личность.

– Да, – согласился полковник. – Этосовершенно верно. Она необыкновенная. – Он помедлил, потом продолжал: – Нонеобыкновенные люди часто… – Он замолк и спустя немного времени началснова: – Не всегда так уж здорово, если твоя мать необыкновенный человек.Можете положиться на мои слова, ибо это самая настоящая правда.

– Вы не слишком любите говорить правду, верно? Но яполагаю, то, что вы сейчас сказали, и есть самая настоящая правда.

Они оба замолчали и посмотрели на огромные, оправленные вмедь двери, ведущие во внешний мир.

Вдруг двери резко повернулись на петлях – с силой, совершеннонехарактерной для отеля «Бертрам», – и вошедший молодой человек решительнонаправился к стойке. На нем была черная кожаная куртка. Он излучал жизненнуюэнергию такой силы, что по контрасту отель «Бертрам» вдруг стал похожим намузей. Люди показались покрытыми пылью реликтами прошедших веков. Незнакомецнаклонился к мисс Горриндж и спросил:

– Леди Седжвик остановилась у вас?

На этот раз на лице мисс Горриндж не было приветливойулыбки. Глаза ее сделались необычайно строгими. Она ответила:

– Да. – Затем с очевидной неохотой протянула рукук телефону. – Вы хотите?..

– Нет, – сказал молодой человек. – Я простохотел оставить ей записку. – Он достал записку из кармана своей кожанойкуртки и протянул через стойку красного дерева. – Я просто хотелубедиться, что это та самая гостиница.

В голосе его послышалось некоторое недоумение, когда оносмотрелся. Затем он повернулся к дверям. Глаза его с полным безразличиемокинули сидящих. Точно так же они пробежались по Эльвире, полковнику Ласкомбу.Ласкомба внезапно охватил приступ гнева. «Черт возьми, – подумалон, – Эльвира – хорошенькая девушка. Когда я был молод, я всегда замечалхорошеньких, а уж здесь, где кругом все эти ископаемые!» Но молодому человекубыло явно не до хорошеньких девушек. Он снова повернулся к стойке и спросил,слегка повысив голос, как бы пытаясь привлечь внимание мисс Горриндж:

– Какой здесь номер телефона? 1129?

– Нет, – сказала мисс Горриндж. – 3925.

– Риджент?

– Нет, Мэйфер.

Он кивнул. Потом быстро прошагал к двери и вышел. Дверизахлопнулись за ним почти с тем же взрывным эффектом, который всех потряс приего появлении.

Все облегченно вздохнули; но обнаружили, что продолжатьразговор в прежнем тоне уже трудно.

– Ну и ну! – воскликнул полковник Ласкомб. –Ну и ну! Уж эти мне нынешние молодые люди…

Эльвира улыбнулась:

– Вы его узнали? Знаете, кто это? – В ее голосезвучали почти благоговейные нотки. Она решила просветить полковника: – ЭтоЛадислав Малиновский.

– А-а, этот! – Имя было знакомо полковнику. –Гонщик.

– Да. Он два года подряд был чемпионом. А год назадразбился. Сильно разбился. Но мне кажется, он снова ездит. – Онаприподняла голову и прислушалась. – Он и сейчас на гоночной машине.

Рев двигателя донесся с улицы сквозь стены «Бертрама».Полковник Ласкомб сообразил, что Ладислав Малиновский – кумир Эльвиры. Ну чтож, подумал он, это лучше, чем один из этих поп-певцов, или бардов, или еще этихдлинноволосых «Битлов», или как там они себя называют. У Ласкомба были явноустаревшие взгляды на молодежь.

Двери снова отворились. Эльвира и полковник выжидательновзглянули на них, но отель «Бертрам» возвращался к нормальной жизни. Вошелвсего лишь седовласый священнослужитель. Он с минуту постоял, осматриваясь свидом человека, не совсем осознающего, где и каким образом он оказался.Канонику Пеннифезеру это было не впервой. Такое случалось с ним в поездах,когда он не мог вспомнить, откуда, куда и зачем едет. Подобное же ощущениенисходило на него, когда он шел по улице или заседал в каком-нибудь комитете.Случилось даже на кафедре в соборе, когда он не мог вспомнить, прочитал он ужесвою проповедь или только собирался это сделать.