— У кого? — спросила Таня и зевнула. — У покойника?

Ее интерес к «детективной истории» иссяк, как тольковыяснилось, что четверо в масках не укладывали Варвару лицом в ковер, и вообщевсе было не так, как в фильме «Улицы разбитых фонарей».

— У шефа насморк. Он даже дверь из приемной в коридор неразрешает открывать. Говорит, что его продует.

— Так, может, окно открыл тот, который труп? То есть которыйвпоследствии стал трупом. А?

— Зачем?

— Чтоб проветрить.

— Таня, — сказала Варвара терпеливо и потерла глаза, которыеизнутри щипала выпитая водка, — этого не может быть. Посетитель в чужомкабинете влезает на стул или подоконник и открывает окно, чтобы проветрить!..Этого не может быть.

— Ну пусть не может, — согласилась покладистая Таня, — амонитор при чем?

— Когда я вошла, труп лежал на полу. Рядом с ним валялсямонитор и клавиатура. Все очень естественно. Как будто человек сидел закомпьютером, работал себе спокойно, а потом вдруг — раз! С сердцем плохо стало!Только монитор не работал.

— Ну и что? — не поняла Таня. — Правильно, что не работал.Он же на пол упал. Упал и разбился, наверное.

— Ничего он не разбился. То есть, конечно, может, он иразбился, но я знаю, что он не работал еще до того, как упал.

— Почему?

— Потому что он в сеть не был включен, вот почему. Вообщекомпьютер не работал, понимаешь? У нас уборщица очень активная. Когдапылесосит, все шнуры из розеток выдергивает. Всегда. Я посмотрела — вилка наковре валялась, рядом с розеткой.

— Может, она сама как-то выдернулась, когда он упал? Упал,потянул за собой монитор, а монитор потянул…

— Вот именно, — заявила Варвара, — сообразила, да? Мониторподключен к системному блоку, а уж системный блок к розетке. Блок на месте,только чуть-чуть сдвинут, а запас шнура, наверное, около метра. То есть блокможно на метр отнести в любую сторону, шнура хватит. Вилка лежит рядом срозеткой, именно так, как вчера ее выдернула уборщица. Выходит, Петр Борисовичработал на выключенном компьютере.

Таня моргнула, а Варвара продолжала с воодушевлением:

— И шеф знал, что компьютер выключен! Он на уборщицу всегдагромче всех орет и, когда на работу приходит, первым делом все розеткипроверяет. Ему позвонили из юридической службы, он вышел в приемную, сказалмне, что посетитель что-то пишет на компьютере, а он «отойдет на минутку кюристам». Зачем он сказал мне про компьютер и про юристов? Он мог мне ничего необъяснять! Да он никогда и ничего мне не объясняет! А он сказал. Зачем?

— Зачем? — повторила Таня.

— Не знаю.

— Может, он и убил? Стукнул по голове — и сразу наповал.

— Нет.

— Почему? — спросила Таня и зевнула. Варвара мельком глянулана часы — полвторого, а еще пальто пылесосить!

— Потому что этот самый Петр Борисович ходил по кабинетупосле того, как шеф ушел. Я слышала, как он там ходит. Давай спать, Тань.

— А кутить? — спросила Танька, тараща слипавшиеся глаза, —мы же только начали!.. Я последний раз кутила…

— Знаю, знаю, — перебила Варвара из коридора, — на прошлыйНовый год, когда всех разложила по кроватям! Иди умывайся, я тебе постельразберу.

— Я сама себе разберу, — пробормотала Таня неуверенно, — ипосуду помою. И все уберу. Только посижу немножко.

— Иди-иди! Ты сейчас уснешь и свалишься с табуретки. Что я стобой стану делать?!

— Васька в субботу ждал отца. Он обещал сводить его то ли вцирк, то ли в «Макдоналдс». Васька полдня перед телефоном сидел, а потом вприхожей под дверью. А когда я его отгоняла, орал как резаный. А этот так и непришел. Что мне делать, Варь?

— Ничего, — буркнула Варвара, — продолжать жить.

— А Ваське что делать?

— Под дверью сидеть, — сказала Варвара мрачно, — пока несообразит, что даже если он всю жизнь просидит под дверью, эта… свинья всеравно не придет.

— Мне его так жалко-о-о… — вдруг завыла Таня и схватила себяза барашковые кудри на голове, — он ведь маленьки-ий! Я хотела, чтобы у менясемья была-а-а!.. А я собственного сына не могу-у-у…

— Танька, — заявила Варвара и решительно подняла подругу стабуретки, на которой та заливалась горькими слезами, — ты тут ни при чем! Тыне виновата. Никто не виноват. Вася маленький еще, он вырастет и все поймет. Аты не убивайся, я тебя прошу! Ты только хуже всем сделаешь, и Васе в первуюочередь. Он должен знать, что ты у него есть всегда! Всегда, что бы нислучилось. Для него это самое главное.

— А… а отец? — спросила Таня икая. — Отец не главное?

— Нет, — решительно отрезала Варвара, — сейчас отец уже неглавное. Сейчас он уже в прошлом. Все. Теперь уж придет не придет — это егопроблемы. И черт с ним, и пусть живет, как хочет. Поняла?

Таня тихонько прохрюкала, что поняла.

Варвара уложила ее на диван, под толстую перину, подоткнуласо всех сторон, перелезла через нагроможденные в темноте стулья и приоткрылафорточку, чтобы легче дышалось.

Ну как вам семейная жизнь, дорогая Варвара Андреевна,спросила она себя, перемывая под краном хрустальные рюмки. Рюмки были старые,толстые, исполненные советского праздничного достоинства. Варвара их оченьлюбила и берегла. И семьи-то никакой нет и не было никогда. Были Таня с Васей —с одной стороны, и «родной» — с какой-то другой стороны. И никогда ему не былодо них дела, и никогда его не волновало, на что они живут сейчас, и на чтобудут жить завтра, и из чего нажарить котлет, и куда поехать в июле, и ктопойдет в больницу навестить дедушку, и за что Васе вкатили трояк поприродоведению, и чем опять недовольна теща, и кому придется поднимать упавшийзабор на даче.

Нет семьи и не было никогда, осталось одно мученье, когданевозможно, невозможно объяснить ребенку, который полдня просидел под дверью, адо этого неделю ждал и готовился — как же, папа пойдет с ним в цирк! — почемупапы нет и не будет, и никто в этом не виноват. Просто жизнь такая.

Или все-таки не жизнь, а люди такие?

Жили бы как Лопухов с Верой Палной из литературного творенияпламенного, революционного и прогрессивного Чернышевского, которых Варварапроходила в восьмом классе и искренне удивлялась, почему они такие идиоты.

Жили бы как Лопухов с Верой Палной, ходили бы друг к другу«на кофей» через картонную стенку хрущевки, делились бы идеями, клокочущими вгруди, строили планы спасения человечества — от свинства и поклонения «золотомутельцу», брали бы уроки игры на фортепиано — можно на виолончели, читали бывслух Прудона. Впрочем, Прудон не в моде. В моде Карлос Кастанеда. Вопределенном смысле ничуть не хуже Прудона. Или ничуть не лучше.