Здесь сидели только высшие руководители государства. Нодиректор СВР все равно сделал нервное движение, как бы предупреждая президентао неразглашении подобной информации. Президент заметил его движение.

— Молчу, молчу, — шутливо сказал он, — небуду говорить про ваши секреты. А то потом меня и накажете первого.

Все заулыбались. Напряжение было снято. Именно в этот моментв разговор вступил министр иностранных дел. Он раньше возглавлял Службу внешнейразведки и был ловким царедворцем, знающим, когда и как нужно вступать сосвоими предложениями.

— Группа, конечно, неплохо, но можно подключить инекоторых специалистов из разведки, — предложил он. — Они ведьзанимаются зарубежными террористами, пусть теперь займутся нашими.

— Да, — сразу заинтересованно поддержал егопрезидент. — У вас есть такой человек?

Директор СВР, работавший ранее первым заместителем нынешнегоминистра иностранных дел, смотрел на министра непонимающими глазами. Он незнал, о ком именно говорит его бывший руководитель.

— Мы можем найти такого человека и поручить ему, —твердо сказал своим глухим голосом министр иностранных дел.

— Вот это правильно, — поддержал президент. —Специалисты нужны в каждом деле. А то они группы создают, понимаешь, вместотого, чтобы возложить на кого-то конкретную ответственность. Когда группа — чтополучается? Все расследуют, а никто не виноват?

— Мы поручим нашим специалистам, — быстро сказалдиректор СВР, осознав, что спорить при данных обстоятельствах никак нельзя.

Совещание продолжалось. Министры говорили об ужесточении мербезопасности на транспорте. Под особый контроль перед выборами бралисьаэропорты, железнодорожные вокзалы, автобусные станции, места большогоскопления людей.

Для Москвы было признано целесообразным выделить и некотороеколичество военнослужащих, которые совместно с милицией должны былиосуществлять патрулирование в городе. Под контроль брались и все объектыжизнедеятельности, особенно водоемы. В самом метро было признано целесообразнымввести особую систему проверки.

Было принято предложение мэра Москвы о началеширокомасштабной паспортной проверки и выселении из столицы всехнеблагонадежных лиц. При этом, кроме проверки, милиция и органы ФСБ проводилиоперацию по ограничению деятельности многих казино и ночных баров.

Совещание закончилось через два часа. Когда все выходили иззала, директор СВР чуть задержался, чтобы его догнал министр иностранных дел.

— Простите, о каком специалисте вы говорилипрезиденту? — спросил директор СВР. — У нас есть такой человек?

— Есть. Он, правда, не является в строгом смысле этогослова вашим сотрудником. Но это не так принципиально.

— Про кого вы говорите?

Министр оглянулся. И, нагнувшись, тихо произнес одно слово:

— Дронго.

Директор СВР покачал головой.

— Вы ошиблись. Он погиб в прошлом году, взорвался вавтомобиле. У нас были точные сведения. Мы ведь с вами разговаривали о нем. Ядаже посылал вам документы, как вы просили.

— Да, я их получил, — кивнул министр, — иименно поэтому точно знаю, что он жив.

— Откуда такая уверенность? Министр еще раз оглянулся.

— Он уже в Москве, — сказал он, — приехал помоему приглашению. Вы можете с ним встретиться хоть сегодня.

После встречи с министром иностранных дел он уже неудивился, когда ему позвонили. Более того, он ждал этого звонка, понимая, чторано или поздно это все равно случится. Но, как обычно и бывает в такихслучаях, это все равно произошло неожиданно, и ему пришлось бросать все своидела, чтобы прилететь в Москву.

Он должен был встретиться с министром иностранных дел. И,прибыв в Москву, ждал еще одного звонка, который прозвучал вечером, около семичасов. И уже через час совсем в другом месте, в большой, но закрытой комнатеони встретились министром иностранных дел России.

Евгений Примаков был осторожным, всегда тщательнопродумывающим свои шаги человеком. Ему удавалось сохранять хорошие отношения ссильными мира сего почти при каждом режиме, упорно продвигаясь наверх послужебной лестнице. И хотя в мировой дипломатии он не сумел добиться успеховКиссинджера или Геншера, тем не менее для России это был своего рода феномен,российский Талейран конца двадцатого века. Причем в это определение входили ицинизм, присущий любому политику, и разумная мера осторожности, и умениетщательно контролировать шаги своих соперников, продумывая свои собственные нанесколько ходов вперед.

Примаков был единственным человеком, входившим в высшееруководство страны и при Горбачеве, и при Ельцине. Более того, он умудрилсявозглавить разведку после августовского путча девяносто первого, отделить ее отсистемы контрразведки и сохранить сотни и тысячи агентов, не разрешивпрезиденту и его окружению начать развал системы разведки. И это былаединственная организация в стране, не только сохранившая практически все кадры,но и добившаяся значительных успехов в период развала огромной империи.

Теперь, сидя перед своим собеседником, министр вспоминалданные, которыми располагала его служба. Перед ним был не просто разведчик. Нетолько профессиональный аналитик, десятки раз доказывавший свое высокоемастерство. Перед ним сидел человек, имя которого было строжайшим табу даже вразведке. В его личном деле не было обычной анкеты, а все его операции икомандировки заканчивались отчетами с одним словом — «Дронго».

Это небольшая отважная птичка, название которой взял этотчеловек столько лет назад, сделала теперь его имя нарицательным и породиламассу легенд во всем мире. При этом и сам министр, и многие высшие руководителиспецслужб всего мира считали, что Дронго погиб в прошлом году, во время проведенияоперации с «русской мафией».

И теперь они сидели друг против друга в большой комнате безокон.

— Я представлял вас немного другим, — сказал своимобычным, словно простуженным, голосом министр.

— А я вас именно таким, — улыбнулся Дронго. —В последнее время вас часто показывают по телевизору.

— Это хорошо или плохо?

— Для министра, наверное, хорошо. Для политика в такойнестабильной стране — не очень.

— Довольно интересное наблюдение, — усмехнулсяминистр. — Почему вы считаете, что нужно редко появляться на экране?

Он не стал говорить, что аналитики в СВР придерживалисьподобного мнения по отношению ко многим политикам страны.

— Традиции, — объяснил Дронго. — Где-то япрочел, что Сталин в эпоху телевидения выглядел бы достаточно жалким и смешным.Представьте себе, его показывали бы каждый день. Маленький, говоривший ссильным акцентом, с парализованной рукой, рябой. С него стали бы делатькарикатуры. А когда смеются, нет страха власти. Вас боялись гораздо больше,когда вы работали в СВР и редко появлялись на экранах телевизоров.