за столиками далеко от входа. Дональд обозначил улыбку, наградив коллегу мрачным взглядом, но тот только потряс его руку, не снимая перчаток.

— Как жизнь в сельском захолустье? — поинтересовался Ричард.

Выглядел он так же громко, как говорил. Высокий, мощный, с копной волос, которую всеми силами сдерживало макассаровое масло, но при этом чисто выбритый. Плечи и грудь обтягивал идеально пошитый костюм, а ботинки мог бы носить и великан, но Дональд знал, что внешность обманчива. В глазах Косманда светился недюжинный ум, он мог быть удивительно тихим, но до того убедительным, что присяжные готовы были оправдать даже убийцу, признавшего все свои злодеяния.

— Пошли-ка наверх, — заметив, как Дональд поджал губы, предложил Ричард.

На втором этаже Клуба располагался ресторан, готовили там сносно, а на голодный желудок — так и вовсе вкусно. Столы стояли далеко друг от друга, а часть из них — в отдельных кабинках, получалось что-то вроде комнаток, из которых ни звука не проникало вовне — лучшее решение для приватного разговора. Дональду нравилось обилие темного дерева с красным отливом, а как приятно после напряженного дня было упасть в объятья кожаных диванов!

— Согласен.

Ступеньки заскрипели под мощной поступью Косманда, и, оказавшись в ресторане, он сразу направился к одной из открытых, а значит свободных кабинок. Официант тут же возник на пороге, принял заказ и бесшумно исчез. Прошло не меньше двадцати минут прежде, чем он вернулся с подносом, полным еды.

— Ну, рассказывай, — нарушил тишину Ричард и со вздохом придвинул к себе тарелку с говяжьими щечками, томлеными в вине, едва за слугой закрылась дверь.

Дональд же с едой не торопился, сначала сделал большой глоток пива, потом раскурил сигару. Стоит ли рассказывать о терзающих его сомнениях? О болезни теперь уже не только жены, но и дочери?

— Дом чудесный, — наконец произнес он и заметил, как взметнулись густые брови Косманда.

Будто бы он знал что-то, чего не знал Дональд. Или просто удивился такой оценке, видя подавленность друга?

— Но… — теперь Ричард чуть прищурился, и в его карих глазах вспыхнула искорка предвкушения, — но, — продолжил Дональд, — пока эффект от смены обстановки не такой, какого я ждал.

— И какой же?

«Наверное, он таким же мягким и участливым тоном разговаривает со свидетелями, чтобы обернуть их показания в пользу своего подзащитного», — подумал Дональд.

— Избель ведет себя странно, а теперь еще и Амалия…

— Странно, говоришь? — Косманд отодвинул от себя опустевшую тарелку, промокнул салфеткой губы. — Ее тревожат видения?

— Не ду… — осекся Дональд, — Амалию тревожат, Избель — нет.

— Знаешь, я ожидал чего-то подобного, когда узнал, что Айдел продает тебе особняк, который столько лет стоял заколоченным.

Ожидал? И имя одного из семьи Лордов Основателей произнесенное столь фамильярно!

— И каковы причины, позволь узнать? — холодно поинтересовался Дональд, справившись с растерянностью, вызванной словами Косманда, но тот только усмехнулся:

— Ты же знаешь, я люблю странные истории.

«Странными» он называл рассказы о встречах с призраками, феями и прочими плодами бурного воображения безграмотных или впечатлительных особ. Больше него подобные истории любил только журналист Конфорд: как-то раз кто-то даже пошутил, что «Лоуренс Конфорд» это вторая личность Ричарда Косманда. Глупость, конечно, но…

— И что в моем доме странного?

— О, дорогой друг, — Косманд отпил пива и прищурился от наслаждения, — такие истории стоит рассказывать в темную ночь перед Днем Сошедших Душ, но так уж и быть…

***

В кронах яблонь тихо вздыхал ветер; солнечный свет просеивался сквозь листья и рассыпался искристыми золотыми бликами по траве, шершавым стволам, страницам книги, что лежала на коленях Амалии. Сосредоточиться на тексте не получалось, хотя здесь, в саду, живительное тепло согревало тело, изгоняя ненавистный холод из каждой косточки, но не из сердца. Амалии казалось, что оно смерзлось, превратившись в ледяной комок, неспособный разогнать кровь. Иногда в груди что-то сжималось, и тогда ей казалось, что она снова проваливается в кошмар, неспособная проснуться, неспособная сделать вздох. Ужасные сны преследовали ее ночь за ночью, и каждый раз, когда приходила пора готовиться ко сну, Амалии хотелось кричать, бежать прочь из дома. Она была готова ночевать в конюшне или курятнике, только не в своей спальне. Чудесной новой спальне, с красивыми обоями, большой кроватью с бельем, хрустко сминающимся под ее телом, письменным столом дедушки и платяным шкафом, что отец заказал специально для нее.

Потому что каждую ночь в этой спальне к Амалии приходили жуткие сны. Темные пещеры, похожие на узкие каменные мешки; запертые комнаты, в которых она не могла даже повернуться; озера, лишенные дна; колодцы, заполненные ледяной водой; давящая толща земли и вонь, забивающая ноздри. Каждую ночь Амалия задыхалась, чувствовала разрывающую легкие боль, тянулась к призрачному свету, что гас на границе сознания, скреблась в каменные стены или доски, занозя, стирая пальцы, срывая ногти, а спастись не могла. Хуже таких снов мог быть только один. В нем к ней приходила она — маленькая златоволосая девочка. Брала Амалию за руку, и все цвета вокруг сжирал пепельно-серый. Запах ямы, разрытой на краю болота, вытеснял ароматы, не оставалось никаких чувств, кроме ужаса, неотвратимо поднимающегося от носков к щиколоткам, и выше — к коленям, тисками сжимающего живот и обручами — грудь. И в момент, когда ужас сдавливал горло, Амалия больше не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, а девочка смотрела и улыбалась.

— Тс-с! Тихо ты! — от детского смеха у Амалии спина вмиг покрылась липким потом. — Не испугай нашу мисс, видишь задумчивая какая!

«Это просто Джон и Марли!» — облегчение горячей волной затопило сознание, сорвав с губ судорожный выдох.

— Я вас слышу! — произнесла Амалия и улыбнулась, ища взглядом, где могли притаиться двойняшки.

Вот увитая розами перегородка, вот разросшийся куст жасмина, столь высокий и густой, что за ним не видно окон гостинной…

— Добрый день, леди Амалия! — ветки, пока еще лишенные белых ароматных цветов, качнулись, и брат с сестрой предстали взгляду Амалии.

На душе у нее сразу потеплело. Эти очаровательные дети совсем не походили на жуткую златовласую девочку: у них были румяные щечки, их глаза искрились теплом и весельем, от их улыбок не сжимался желудок. Когда Амалия впервые увидела Джона и Марли, она сразу же поняла, о чем говорила бабушка, рассказывая о счастье материнства. Честно говоря, тот разговор она подслушала. Ей было десять, вместе с мисс Роуди она закончила рисунок акварелью, и гувернантка разрешила показать его матери, но когда Амалия подошла к дверям гостиной, то услышала голос бабушки:

— Избель, дорогая, сколько лет уже прошло с рождения первенца? Да еще девочки! Дональду нужен