— Эта Дверь никогда не говорит. И из нее ничего невыходит, хотя некоторым людям не следовало бы жить.

Не следовало бы потому, что от них слишком много беспорядкаили потому, что они плохие?

Оуэн говорит так, словно каждое слово из него вытягиваютмедленно и болезненно. И я придвигаюсь все ближе и ближе к Двери. Она пахнет…она пахнет пурпуром. Что это значит?

И не успевает Райан остановить меня, как я снова протягиваюруку и касаюсь Двери, прикасаюсь к крутящемуся пурпуру и зелени, прикасаюсь кэтому синяку.

В моей голове раздаются вопли, крики ярости и боли. Ячувствую, что меня за талию хватают руки, но я хочу пройти сквозь Дверь. Я хочузабраться туда и свернуться в пурпуре. Он такой одинокий. Но руки неумолимооттаскивают меня назад, мне холодно, грустно, и я плачу.

— Пустите меня, — говорю я и слышу свои слова, онизвучат истерично. — Дайте мне пройти!

Меня швыряют на пол, и я слышу шум над собой. Когда яоткрываю глаза, Райан и Оуэн стоят надо мной и Оуэн сыплет соль мне на головуиз ведра около Двери.

— Пустите меня, — всхлипываю я. — Он такойодинокий.

— Ты дура! — рычит Райан. — Долбаная дура!

— Это было абсолютно, чертовски глупо, — говоритОуэн, но протягивает руку, чтобы помочь мне встать.

Я не беру его за руку, потому что в моей голове шепот: «Неприкасайся к нему».

— Я не буду, я не буду, я не буду, — говорю явслух.

Чем больше соли Оуэн сыплет мне на голову, тем глупее я себячувствую. Сколько соли может вместиться в ведро, кстати? Дышать легче, и слезывысыхают. Когда я бросаю взгляд на Дверь, вижу, что дверца машинки закрыта ипурпура с зеленью больше не заметно.

Я стряхиваю соль с головы и поднимаюсь. Мир вокруг менякружится, кажется, меня сейчас стошнит.

— Наверное, мне надо снова лечь. — Что я и делаю,медленно и осторожно.

«Наверное, тебе не следует трогать чертовы Двери в Ад». Язнаю этот шепот. Это Райан. Я смотрю на него. Его рот искривлен гримасой.

— Я не собиралась трогать ее, — говорю я. —Она меня заставила.

— Я… — начинает Райан и заканчивает шепотом: — Тыслышишь это?

— Да. — Я закрываю глаза, чтобы прекратитьголовокружение, и все мое тело начинает вздрагивать.

Теперь, на этот раз громко, Райан спрашивает:

— Ты слышала это?

— Нет… — Я снова открываю глаза. Тошнотаотступает.

— Вероятно, побочный эффект от прикосновения кДвери, — отвлеченно говорит Оуэн.

Он нравится мне все меньше и меньше с каждой секундой.

— Она меня заставила, — упорствую я.

Райан невозмутимо смотрит на меня. Он не выглядитраздраженным, он ведь чертовски сдержан. Он мог бы съесть шестерых младенцев иседьмого на десерт, я его знаю.

— Мы поговорим об этом позже, — наконец заявляетон.

Я подтягиваю колени ближе и опускаю голову между ними, делаяглубокие вдохи, а он тем временем обращается к Оуэну.

— Спасибо, что показал нам свою Дверь, — нараспевговорит он.

Полагаю, это их ритуальная фраза. Охотники странные.

— Всегда пожалуйста, — отвечает Оуэн с такой жеинтонацией, потом добавляет: — Я никогда не делал этого раньше. — Ивполголоса, словно я не могу его слышать: — Она никогда не притягивала меня.

— Что ж, Элли особенная, — говорит Райан.

Я ущипнула бы его, но пока что с трудом даже дышу.

— Мы уходим? — спрашиваю я. — Я хотела быубраться отсюда. Не обижайся, Оуэн.

— Не принято! — Жизнерадостный британский акцентвозвращается. — Оставляю это на ваше усмотрение. Вы знаете, что Нарнияснова в городе, верно?

Райан моргает:

— Нет. Но…

Оуэн перебивает его:

— Она в обычном месте. И ты, моя милая, — говоритон мне, — должна мне пирог.

Потом он разворачивается и уходит, даже не попрощавшись. Янаблюдаю, как он поправляет бейсболку по пути. Понимаю, почему Райан не любитохотников в бейсболках. И я не принесу ему вкусный пирог. Испеку персиковый.Персиковые пироги всегда кашеобразные.

— Ты в порядке? — Райан садится на корточки рядомсо мной.

— Если нет, это имеет какое-то значение? —спрашиваю я, продолжая держать голову между коленей.

Жаль, что я надела такие тесные джинсы, но других чистых небыло.

— Нет, — отвечает Райан и тащит меня за руку.

Несмотря на то, что Райан поддерживает меня, я шатаюсь. Яизмучена. И когда мы проходим мимо стиральной машины с Дверью, я снова чувствуюболь, плач, одиночество. Я вздрагиваю.

Я теперь сомневаюсь насчет теории, что молодые охотникисексуальны, но Райан в любом случае самый привлекательный из тех, кого явидела. Пока мы движемся по направлению к выходу из больницы — он следит зауказателями, а я спотыкаюсь, — я украдкой разглядываю его; его профиль —сплошные прямые линии и резкие впадины, эти контуры так и хочешь облизать. Еголицо слегка затенено полями шляпы, и мне ужасно хочется сорвать с него шляпу иприкоснуться к нему.

По всей видимости, я делаю это не настолько незаметно. Онкосится на меня и улыбается, как будто не собирался этого делать.

Боже мой, мне это нравится. Он не часто так делает. Улыбка ито, что он продолжает бережно меня поддерживать, не позволяя мне упасть, еготеплая, обнимающая меня рука — этого мне достаточно. Думаю, я удержу его. Сучетом моей слабости, это действительно сильное решение. Я хихикаю.

Но…

Какая-то часть меня, глубоко внутри, вздрагивает. Нехорошо.Что-то происходит.

Вас когда-нибудь охватывала дрожь, непонятно от чего, и вмозг проникала странная мысль, непонятно почему? Такая мысль сейчас пришла вголову мне, прервав глупые грезы. Коридор подозрительно пуст.

— Рай?

Я пытаюсь сосредоточиться. В коридоре тихо, слышны толькозвуки наших шагов, и вместо людей я вижу двери, двери и черноту.

— Мм?

Это неправильно. Райан… растерян? Имею в виду, что я самаужасна, но у меня было достаточно подтверждений тому, что Райан этомунеподвластен. Так что либо мной завладел суккуб и мне светит самое приятноевремяпрепровождение в жизни, перед тем как я взорвусь и умру (однажды этослучилось с одним типом, попытавшимся стащить бутылку холодного чая, пока мы сРайаном были наверху, и мне на лицо капала вода с кровью, пока я отмывала типас подвального потолка), либо что-то не так.

— Мы все еще в больнице? — спрашиваю я, потомучто, судя по тому, что я вижу, это закономерный вопрос.