Я возвращалась домой от Натэллы и у метро столкнулась сматерью Стаськиной одноклассницы.

– Леокадия Петровна, здравствуйте, вот хорошо, что явас встретила. Знаете, мне надо с вами поговорить!

– Добрый вечер, Елена Владимировна, – вежливоответила я, не испытывая ни малейшего желания с нею говорить. Но никуда неденешься, она живет в нашем доме и идти придется вместе. Эта дама лет сорокабыла активнейшим членом родительского комитета, который в выпускном классеразвил весьма бурную деятельность.

– Леокадия Петровна, я просто обязана васпредупредить… – довольно зловеще начала она.

У меня заныло сердце. Неужели Стаська опять что-тонатворила?

– Слушаю вас, Елена Владимировна.

– Вы знаете, что Станислава торгует в школе поношеннымивещами?

– Что? – оторопела я.

– Да-да, именно так! Она распродает вещи, присланные изАмерики. Согласитесь, занятие не самое благопристойное.

– Соглашусь, хотя, с другой стороны, в этом возрастемогло бы быть и хуже!

– Ну конечно, зарабатывать проституцией хуже. Но вы,разумеется, не в курсе дела?

– Нет, я ничего не знала. Но этому будет положен конец.Дура она еще…

– Судя по вашему тону, вы к ней слишком снисходительны.А она девочка с тяжелым характером, впрочем, понятно, без матери растет. Тольковы уж не говорите ей, что это я вам сказала, а то моей Ляльке достанется… Она уменя тихая, скромная и не умеет за себя постоять. А Станислава бывает оченьагрессивной и несдержанной. Вы уж простите, я понимаю, вам и так трудно… Но ядолжна была вас предупредить, просигнализировать, так сказать…

– Спасибо за предупреждение.

И как это я не заметила? Давно шмона не устраивала, всевремени не было. У нас поменялась сетка вещания, и у меня стало меньшевозможностей для обысков. Но завтра я не работаю и все выясню.

Стаська спала. Или притворялась? Я не стала устраиватьразборки на ночь глядя. Но спала я ужасно, несмотря на снотворное. Что онаопять удумала? Зачем распродает шмотки?

Утренний шмон принес ошеломляющие результаты. В обычнобитком набитом шкафу буквально свистал ветер. А в ящике стола в драном учебникефизики за девятый класс лежали деньги – пятьсот двенадцать долларов. Это что,подготовка к Америке? А в чем, хотелось бы знать, она поедет? И неужели этигоры шмотья стоили всего пять сотен? Впрочем, если торговать в школе… Или естьеще заначки? Но я решила больше не искать. Я должна поговорить с ней начистоту.

– Обедать иди! – распорядилась я, едва она вошла вквартиру.

– Лёка, ты чего такая?

– Да понимаешь, нас ограбили, – сообщила я.

– Как? – позеленела она и кинулась к своему столу.

Вернулась довольная.

– А чего украли-то?

– Твои тряпки, больше ничего не взяли. Странно, да?

Она вспыхнула.

– Ты зачем в мой шкаф лазила?

– Я не лазила, я твой розовый свитер из чистки взяла. Исмотрю, пусто все. Можешь объяснить мне, что это значит? Сперва посудуколотишь, теперь шмотки выбросила. Так и разориться недолго.

– Я не выбросила… Я продала.

– Продала? Как интересно! И много наторговала?

– Да нет, но все-таки на пятьсот баксов.

– А зачем ты это сделала? И в чем собираешься ехать?Голая, чтобы вынудить мать купить тебе все новое?

Она зашлась от возмущения.

– Ты… как ты могла такое подумать!

– А что прикажешь мне думать?

– Я просто хочу на эти бабки купить себе что-нибудьсовсем другое, хорошее, классное, а не ширпотреб… пусть видит, что мы в ееподачках не нуждаемся.

– Послушай, зачем с таким настроением ехать, скажи намилость?

– Хочу!

– А как по-твоему, на пятьсот долларов можно купитьмного дорогих вещей?

– Можно кое-что, я уже присмотрела… особенно нараспродаже, уже начались рождественские распродажи…

– И кому ж ты это все загнала?

– Девчонкам в школе… Кое-что еще осталось, думаю,баксов на двести, так что Мамалыга не особенно тратилась на меня. Я собралатряпье за четыре года…

– А почему ты мне ничего не сказала?

– А ты бы разве позволила? А так… я, кстати, самахотела тебе рассказать и даже… попросить тебя пойти со мной, чтобы выбрать…

– Стаська, не ври и не подлизывайся.

– Нет, правда. Я твоему вкусу доверяю.

– И напрасно. Я в вашей молодежной моде не разбираюсь.

– Ну, Лёкочка, не злись, пожалуйста, ты же сама всегдаговоришь – лучше иметь две-три хорошие вещи, чем мешок плохих. Пусть она видит,что ты меня хорошо одеваешь, а не в дешевое американское дерьмо.

– Это что, способ вымогательства? – рассердиласья. – У Ариадны наверняка не слишком много денег, особенно учитывая нашприезд и свадьбу…

– Как ты можешь так обо мне думать? Это не способвымогательства, а наглядный пример того, что ты… что мы не нуждаемся в ней…

– Что за идиотизм, ты же взрослая уже, школу кончаешь,а несешь невесть что! Да если б не эти шмотки, ты бы всегда ходила в двух-трехвещах и далеко не лучшего качества. А благодаря ей у тебя шкаф ломился оттряпок, которыми ты почему-то раньше вовсе не брезговала. Мне за тебя стыдно.

– Лёка, не придуривайся, что ты не поняла… ты простопридираешься ко мне. Между прочим, я получила пятерку за сочинение.

– Поздравляю!

– Единственная пятерка в классе!

– И то хлеб. А что, ты в школе прилавок поставила иликак?

– Или как!

– И никто тебе ничего не сказал?

– Из-за шмотья? Да они до смерти рады, что это ненаркота, вот и все.

– Господи помилуй!

– Да, Лёка, ты вчера на кладбище была?

– На кладбище? Нет, а почему ты спросила?

– Понимаешь, мы с Лизаней вчера в Донской монастырьмотались…

– Зачем это?

– Лизаня покреститься хочет, а одна пойти стеснялась,ну я с ней тоже пошла. А потом мы на кладбище заглянули, я там у теткицветочков купила деду на могилку…

Она не устает меня поражать!

– Понимаешь, там на могиле такие шикарные хризантемыстояли, даже странно, что их еще не уперли. Рублей на тыщу наверное… Белые…Лохматые. От кого это?

– Понятия не имею. Но с другой стороны, мало ли кто могприйти к нему на могилу. У него же было много друзей.