– И баб, наверное, тоже…

– А зачем, собственно, ты мне это говоришь?

– Ни за чем, просто интересно, кто туда еще ходит крометебя?

Мне вдруг показалось, что все это она придумала на месте,чтобы отвлечь мое внимание. Гадко, жестоко… Ничего, вырастет, потеряет любимогочеловека, тогда поймет. И все же в последнее время она меня пугает. Особенно яопасаюсь этой поездки. Она явно что-то затевает… Но что? Я решила обратиться кбрату. Он отлично ладит со Стаськой. Пусть попробует расколоть ее. Может, емуона скажет или попросту проговорится. Он лучше меня сможет найти к ней подход.А то я в последнее время часто пасую перед ней. И не успела я об этом подумать,как Гера позвонил мне.

– Как дела, сестричка?

– Герка, ты мне нужен!

– Я всегда и всем нужен! В моем возрасте это прекрасно!А то многие мои сверстники жалуются, что уже никому не нужны! Так чтостряслось? Опять наша крошка что-то натворила?

– Она все время что-то творит, и мне страшно. Я прошу,пообщайся с ней без меня, попробуй выведать, что она замышляет.

– А она что-то замышляет?

– Мне кажется, да. Она явно что-то удумала.

– Но в какой области?

– Боюсь, она хочет как-то… отомстить матери… как-тонапакостить ей…

– С чего ты взяла? Только не шмыгай носом, а торазревешься. Ладно, давай я завтра часиков в двенадцать-тринадцать к тебезаеду, мы поговорим, я дождусь ее из школы и приглашу в кафе. Ты в это времясвободна?

– Да!

– Вот и отлично, договорились. Только, чтобы она ничегоне заподозрила, я приглашу вас обеих, а ты откажись, скажи, что не можешь.

– Я и вправду не могу завтра, у меня парикмахерская вчетыре.

– Великолепно!

Так мы и сделали, Стаська с восторгом согласилась пойти сним в кафе. А вечером он позвонил мне.

– Лёка, она молчит как партизанка! Я к ней и так и эдакподъезжал, все напрасно. Наконец я напрямую спросил, почему она вдруг решиласьехать к матери.

– И что она ответила?

– Привожу ответ дословно: «Меня пробила эта фотка схолмами. Хочу собственноглазно увидеть зеленые холмы Калифорнии!»

– Дались ей эти холмы!

– Ну я спросил, не лучше ли отложить поездку, все-такивыпускной класс.

– А она?

– Ни в какую! Летом, говорит, эти холмы желтеют, онаузнавала. Ну, еще сказала, что в конце концов пусть Мамалыга порадуется. Пустьэто будет ей свадебным подарком. Короче, Лёка, у меня было ощущение, что ябьюсь головой об стенку. Непрошибаемо! Никогда раньше мне не было с ней тактрудно…

– Но тебе не показалось, что она что-то затевает?

– То-то и оно, что я в этом убежден!

– И что же мне делать? Отменить поездку, сдать билеты?

– Боюсь, что это самый правильный выход…

– Но я не смогу, я так хочу видеть Адьку… Она же моядочь… Я все эти годы просто не позволяла себе этого, но сейчас, когда все сталотак реально… Я не смогу отказаться.

– Тогда езжай, но просто будь начеку. К тому же вполневозможно, что Стаська, попав в Америку, увидев мать, рассиропится, все простити будет просто наслаждаться жизнью. К тому же что такое особенное она можетзадумать? Не убийство же!

– Господи, Гера, что ты говоришь?

– Ну в том-то и дело. Скорее всего ее планы связаны спокорением Голливуда. На мой взгляд, это ближе к реальности. Может, она задумалаостаться в Америке…

– Боже упаси!

– Да почему? Америка может ее многому научить.

– Даже слышать об этом не желаю.

– По-моему, наша Стаська ничем не хуже многихголливудских девиц, например, Миллы Йовович или других…

– Ты меня дразнишь? Надеюсь, ты ей эти свои идеи неразвивал?

– Да что ты! Я в этот раз чувствовал себя с ней полнымидиотом. Понимаешь, самый трудный возраст, лет тринадцать-четырнадцать, онавроде прошла спокойно…

– Мне тоже так казалось.

– Я тут поразмышлял… А может, все это связано с каким-топарнем, а? Может, это сексуальные проблемы? Или же она перед парнемвыпендриться хочет – мол, я такая крутая, у меня мать в Америке, я к ней насвадьбу еду… Не хотелось бы, конечно, думать, что в нашей семье выросла такаядурища, но, с другой стороны, в семнадцать лет все девки – дурищи. Ты, кстати,тоже была набитой дурой в ее годы. Знаешь, ты погляди в эту сторону, может, всеее задумки не с Адькой связаны, а с каким-то хахалем? Кстати, и деньги она,вполне возможно, не на тряпки собирает, а на крутой подарок этому парню…

– Да что-то я никакого парня на горизонте не вижу.

– Ну, милая моя, мало ли чего ты не видишь. А я вотголову дам на отсечение, что она уже не девица.

– Что? – ахнула я.

– А что ты так пугаешься? Это только нормально в еевозрасте.

– Ты придуриваешься или дразнишь меня? Ты не знаешь,чем это грозит? – рассвирепела я. – Тебе хорошо, у тебя два сына, ите давно взрослые, а я… у меня.

– Прекрати истерику! Все равно это должно случиться,если уже не случилось. Не хочешь же ты, чтобы она осталась старой девой?

– Нет, больше всего на свете я хочу, чтобы она вышлазамуж за нормального хорошего парня.

– Ишь чего захотела! Как это было у кого-то изклассиков: «Зять – это любезный молодой человек, который берет на себя расходыпо содержанию моей внучки?»

– У классика была не внучка, а дочь.

– Ну, кажется, этот любезный молодой человек у тебя ужепоявился за океаном.

– Дай-то бог, чтобы у Адьки все было хорошо, чтобытакие жертвы не пропали даром… Господи, Герочка, я так хочу ее видеть…

Вечером позвонила Натэлла, вся в слезах. Умерла ЛидаКокорева, наша однокурсница, похороны завтра в десять тридцать утра.

– Как грустно, – сказала я.

Лида была самой красивой девушкой на курсе, подавала большиенадежды, еще студенткой с огромным успехом снялась в нашумевшем фильме, вышлазамуж за модного кинорежиссера, и, казалось, звездная карьера ей обеспечена, ноу нее был тяжелый характер, она умудрилась испортить отношения со всеми вокруги в результате к тридцати годам осталась у разбитого корыта. В кино ее неснимали, в театре она была, что называется, на выходах, иногда играла что-то нарадио, в годы перестройки торговала трусиками на Рижском рынке и начала пить.Однако в последнее время ее стали довольно активно снимать в сериалах, онаиграла в основном озлобленных баб с едва уловимыми следами былой красоты, и,надо заметить, играла хорошо, сочно. И вот внезапная смерть.