Посмотрев на них, Скегги отвернулся и затосковал… И вдругсмертельно захотелось домой. Туда, где, кажется, даже скалы над фиордомсмотрели приветливее. Туда, где плескало на камни холодное море, осенённоекрылом серого утра, встающего из-за береговых гор…

За это Скегги не торгуясь отдал бы даже красивую и звонкуюарфу, которую Видга купил ему в Бирке, на торгу.

Больше они, конечно, в тот день с места не двинулись…Дружины осторожно знакомились, а двое вождей долго беседовали на берегу.Халльгрим с трудом подбирал гардские слова. Но всё-таки сумел рассказатьконунгу и о Харальде Косматом, властно собирающем под свою руку фюльк зафюльком в Норэгр. О его походе в Халогаланд, о прощании с родными местами…

Об удаче, приведшей к ним Ас-стейнн-ки, Халльгрим непоминал. Расскажет ему сама!

Князь слушал молча, должно быть, дивясь про себя непривычнымназваниям да именам. Только раз понимающе кивнул – когда Халльгрим завел речьпро Белоозеро и про вендского ярла. И вот наконец Виглафссон выговорил то, чтонёс в себе, оттачивая, от самого родного порога:

– Не называют люди приличным, если кто сразу заводитречи о деле… но я всё-таки скажу, потому что тебе следует знать, зачем мы сюдапришли. Я пообещал своим людям, что у них будет здесь дом. И я не поднимал мечана тех, кто живёт в твоей земле!

Чурила ответил ему так:

– Мыслю, ты говорил прямо, как это и следует мужу. И ятак же с тобой поступлю. В моём доме ты гость, и я не прогоню тебя прочь. А востальном будет так, как Господин Кременец о том порешит!

Ладно – ждать, чтобы гардский вождь тут же кинулся отмерятьим землю, мог только глупец…

Халльгриму определенно понравился Торлейв гарда-конунг. Итем не менее вечером он приказал снять драккары с отмели и поставить их наякоря, подальше от берега, там, где глубина превышала человеческий рост. В этуночь, как всегда, викинги ложились спать на кораблях.

Одна Ас-стейнн-ки осталась со своими – на берегу. Улебзабрал её котомку с красной лодьи и ушёл следом за ней. Скегги Скальд проводилего глазами и сник совсем. Он тоже не был больше нужен своей Ас-стейнн-ки.Навряд ли она теперь ещё когда-нибудь зашьёт ему рубашку…

А Звениславка сидела со своим князем на речном берегу. И онкутал её от вечернего холода в свой плащ. И всё время чувствовал её тёплоеплечо подле своего. И мог взять её за руку. И знал – покуда он дышит, в еговласти оборонить её от любой беды. И от себя он её больше никуда не отпустит…

Сидели, и прямо из-под ног – вниз, вниз! – обрываласьпесчаная крутизна, стремительно вниз, в омут, в котором не было дна, а вотводяной жил точно, ухал по ночам, тянул из пучины руки-коряги, это они обапомнили с малолетства… А за рекой, за отлогим волгасом, тонуло в надвигающихсясумерках широкое поле и за ним – никем до конца не пройденный лес, и был ли унего конец, у того леса? Может, так и тянулся до самого края земли, до синейбездны, где живут солнце и ночь!

А позади, обласканные дождями, тихо стояли двойняшки-ёлочки,тянуло дымком, слышались голоса, фыркали пасшиеся кони…

Сидели, и обо всём было переговорено. И Звениславка ужеуспела найти рану у него на руке и длинный синяк, оставленный железнымизвеньями, впечатавшимися в тело, – всё это причинил ему Халльгримов меч. Ирассказать князю о том, как её украли и продали заезжие гости, и услышать в ответ,как Чурила отчаялся в поисках, пошёл к осени на полдень, встретил там какой-тохазарский отряд и устроил тем хазарам пир бранный – как раз в те дни, когда онагадала в далёком Сэхейме, вместе с зеленоокой Гуннхильд, отдаст или не отдастбушевавшее море Эрлинга и чёрный корабль…

Подошёл сзади вороной конь Соколик, положил головуЗвениславке на плечо, вздохнул. Чурила ей сказал:

– А не обижали тебя урмане твои. Всё кругла да бела,что репка мытая. Что замуж там не пошла? Аль не звали?

– О чём спрашиваешь? – отозвалась она сукоризной. – Сам жену тут поди завел без меня? Да не одну ещё!

Молодой князь проговорил с добрым лукавством, какого в нём ине заподозрить было с беглого взгляда:

– А ты думала как! Сватали мне тут красную девицу – нетебе чета, конопатой…

Она отмахнулась – да ну тебя! Но тут же спросила доверчиво:

– А кого?

– Нежелану!

Звениславка так и ахнула:

– Вышатичну?

Краше Нежеланы Вышатичны, дочери боярской, в Кременце небыло ни старой, ни молодой.

– Вышатичну, – кивнул князь. – Да ведь прибежалако мне Нежелана-то… И в ноги бух! Пожалей, дескать, батюшка князь, не сватай засебя, мне за тебя, что белой лебёдушке да за чёрна ворона… что в княгини, мол,что в воду. А ты – жена!

– А не сказала она, твоя Нежелана, – как серойворонушке да за ясна сокола?

Чурила притянул её к себе. Вся здесь – не пропадёт больше…

– То мать моя с Вышатой Добрыничей за углами шепталась.А мне… сама знаешь, одна ведовица надобна, единая… Которая, сказать?

– А не вернулась бы? Так бы состарился? Одинцом?

Чурила ответил тихо:

– Я этот год знаешь как жил? Смерть-то не брала…

В эту ночь мало кто спал. И на берегу, и на кораблях. То идело приподнимались головы – от сёдел, брошенных на землю, от палубных досок…Как они там, те, другие, не приснились ли, не примерещились? Не затевают личего?

Водяной ворочался в своём омуте, грыз берег, булькал, тащилв омут комья земли. Курились, рдели угольями костры на берегу. ХельгиВиглафссон смотрел на них с кормы пёстрого корабля.

Но коротка летняя ночь – и вот встрепенулись на востокепрозрачные крылья зари. Начали проступать во тьме вершины деревьев. Голубоесияние росло, и вот уже, словно поднятый парус, стал медленно возноситьсятуман… Светлей и светлей делалось вокруг. Наконец выглянул краешек солнца…Синее пламя родилось в речной глубине. Залепетали берёзы и сосны на берегу.Недовольный, прячась от света, ушёл в глубину водяной.

Хельги отвернулся от берега и стал смотреть на солн-це,выплывавшее из-за лесов. В небе не было ни облачка – начинался погожий,долгий-долгий день…

Князь Чурила Мстиславич вошёл в гридницу, прошагал к своемуместу, остановился так, что за плечами метнулся вышитый плащ:

– Думу думать станем, дружина старшая, мужи лучшие,именитые бояре!

Старый князь Мстислав сидел около сына, молчал. Меховая шубакутала ноги, длинные седые усы свисали на грудь. От самого княжеского стольцадо входной двери на дубовых лавках в два ряда сидела старшая чадь. Были здеськряжистые деды, помнившие Мстислава молодым и лихим. Были важные середовичи. Иотчаянная молодежь, готовая с Чурилой хоть сейчас и в воду, и в огонь, и насамого хазарского царя.