— Заткнись, — сказал Роберт Джордан. — Она тут ни при чем. Ясам хочу тебя раззадорить.

— Не стоит трудиться, — ответил ему Пабло. — Я не поддамся.

— Ты bicho raro[56], — сказал ему Роберт Джордан, не желаяупускать случай, не желая дать маху во второй раз; ему казалось, что все этокогда-то уже было, что круг замкнулся, что он будто повторяет на память то ливычитанное из книг, то ли приснившееся во сне.

— Да, я подлый, — сказал Пабло. — Очень подлый и оченьпьяный. За твое здоровье, Ingles. — Он зачерпнул вина из миски и поднял кружку.— Salud!

Да, ты подлый, думал Роберт Джордан, и хитрый, и далеко непростой. Он дышал так громко, что уже не слышал шипенья дров в очаге.

— За твое здоровье, — сказал Роберт Джордан и зачерпнул винаиз миски. Без тостов и предательство не предательство, подумал он. Не отставайи ты. — Salud, — сказал он. — Salud и еще раз salud. — Ах ты, salud, подумалон. Вот тебе, salud, получай!

— Дон Роберто, — тяжело выговорил Пабло.

— Дон Пабло, — сказал Роберт Джордан.

— Ты не профессор, — сказал Пабло, — потому что у тебя нетбороды. А чтобы разделаться со мной, ты должен меня убить, а на это у тебякишка тонка.

Он смотрел на Роберта Джордана, так крепко сжав губы, чтоони превратились в узкую полоску. Рыбий рот, подумал Роберт Джордан. И головакруглая, как у тех рыб, которые заглатывают воздух, когда их вытаскивают изводы, и раздуваются шаром.

— Salud, Пабло, — сказал Роберт Джордан, поднял кружку иотхлебнул виски. — Я от тебя многому научился.

— Я, значит, учу профессора. — Пабло кивнул. — Мы с тобойбудем друзьями, дон Роберто.

— Мы и так друзья, — сказал Роберт Джордан.

— Нет, мы будем добрыми друзьями.

— Мы и так добрые друзья.

— Уйду-ка я отсюда, — сказал Агустин. — Ведь вот, говорят,будто человек должен съесть за свою жизнь тонну этого добра, а у меня ужесейчас по двадцать пять фунтов в каждом ухе застряло.

— А ты чего взъерепенился, черномазый? — сказал ему Пабло. —Не нравится, что мы подружились с доном Роберто?

— Ты поосторожнее насчет черномазых. — Агустин подошел кПабло и остановился перед ним, низко держа стиснутые кулаки.

— Так тебя называют, — сказал Пабло.

— Не тебе меня так называть.

— Ну, назову белый…

— И так не позволю.

— Какой же ты — красный?

— Да. Красный. Rojo. Ношу красную звезду и стою заРеспублику. А зовут меня Агустин.

— Какой патриот, — сказал Пабло. — Посмотри, Ingles, какойпримерный патриот.

Агустин ударил его по губам тыльной стороной левой руки.Пабло не двинулся. Уголки губ у него были мокрые от вина, выражение лица неизменилось, но Роберт Джордан заметил, что глаза Пабло сузились, точно у кошкина ярком свету, когда от зрачка остается только вертикальная щелочка.

— И так не выйдет, — сказал Пабло. — На это не рассчитывай,женщина. — Он повернул голову к Пилар. — Я не поддамся.

Агустин ударил Пабло еще раз. Теперь он ударил его кулаком.Роберт Джордан держал руку под столом на револьвере. Он спустил предохранительи левой рукой оттолкнул Марию. Она отступила на шаг, и тогда он сильно толкнулее в бок, чтобы она отошла совсем. На этот раз Мария послушалась, и он увиделуголком глаза, как она скользнула вдоль стены пещеры к очагу, и тогда РобертДжордан перевел взгляд на Пабло. Круглая голова Пабло была повернута кАгустину, маленькие тусклые глазки смотрели на него в упор. Зрачки у Паблосузились еще больше. Он облизнул губы, поднял руку, вытер рот и, опустив глаза,увидел кровь на руке. Он провел языком по губам и сплюнул.

— И так не выйдет, — сказал он. — Нашли дурака. Я на это неподдамся.

— Cabron, — сказал Агустин.

— Ну, еще бы, — сказал Пабло. — Ты ведь знаешь, какого этойженщине нужно.

Агустин в третий раз ударил его, и Пабло засмеялся, показавгнилые, желтые, искрошенные зубы в покрасневшей полоске рта.

— Брось, — сказал Пабло и, взяв кружку, зачерпнул вина измиски. — Кишка у вас тонка, чтобы убить меня, а давать волю рукам глупо.

— Cobarde, — сказал Агустин.

— И ругаться тоже глупо, — сказал Пабло и громко забулькалвином, прополаскивая им рот. Он сплюнул на пол. — Руганью меня теперь непроймешь.

Агустин стоял, глядя на Пабло сверху вниз, и ругал его,выговаривая слова медленно, раздельно, злобно и презрительно, ругал с упорнойразмеренностью, точно захватывал вилами пласты навоза с телеги и шлепал их вборозду.

— И так не выйдет, — сказал Пабло. — Брось, Агустин. Ибольше не дерись. Руки отобьешь.

Агустин круто повернулся и пошел к выходу из пещеры.

— Не уходи, — сказал Пабло. — Снег идет. Устраивайся здесьпоудобнее.

— Ты! Ты! — Агустин закричал на него, стараясь выразить всесвое презрение одним этим словом.

— Да, я, — сказал Пабло. — И я-то останусь жить, а вы всеумрете.

Он зачерпнул вина и поднял кружку, повернувшись к РобертуДжордану.

— За здоровье профессора, — сказал он. Потом повернулся кПилар. — За здоровье сеньоры командирши. — Потом обвел кружкой всех остальных.— За ваше здоровье, легковеры.

Агустин подошел к нему и, ударив по кружке ребром ладони,вышиб ее у него из рук.

— Ну и глупо, — сказал Пабло. — Зря добро пропало.

Агустин ответил грубым ругательством.

— Нет, — сказал Пабло, зачерпывая себе вина. — Разве ты невидишь, что я пьян? Трезвый я больше молчу. Много ты от меня разговоров слышал?Но умному человеку иной раз приходится выпить, чтобы не так скучно было сдураками.

— Иди ты, так тебя и так, — сказала ему Пилар. — Я тебя,труса, наизусть знаю.

— Вот язык у женщины! — сказал Пабло. — Ладно, иду — надолошадей посмотреть.

— Иди, милуйся со своими лошадьми, кобылятник, — сказалАгустин. — Для тебя это дело привычное.

— Нет, — сказал Пабло и покачал головой. Он взглянул наАгустина, снимая со стены свой плащ. — Эх ты, — сказал он. — Сквернослов.

— А что ты будешь делать со своими лошадьми? — спросилАгустин.