— Пойду посмотрю их, — сказал Пабло. — Я их очень люблю. Онидаже сзади красивее, чем вот такие люди, и ума у них больше. Ну, не скучайте, —добавил он и ухмыльнулся. — Расскажи им про мост, Ingles, объясни, кто чтодолжен делать во время атаки. Растолкуй, как провести отступление. Куда ты ихповедешь, Ingles, после моста? Куда ты поведешь этих патриотов? Я об этом целыйдень думал, пока пил.

— Ну, и что ты надумал? — спросил Агустин.

— Что надумал? — сказал Пабло и, не открывая рта, ощупалдесны языком. — Какое тебе дело, что я надумал?

— Говори, — сказал ему Агустин.

— Я много о чем думал, — сказал Пабло. Он закутался вгрязно-желтый плащ, оставив непокрытой свою круглую голову. — Много о чем.

— О чем же? — сказал Агустин. — О чем?

— Я думал о том, что все вы легковеры, — сказал Пабло. —Идете на поводу у иностранца, который вас погубит, и у женщины, у которой мозгипод юбкой.

— Уходи! — крикнула на него Пилар. — Уходи! Чтобы твоегопоганого духу тут не было, кобылятник проклятый.

— Вот язык! — восхитился Агустин, но мысли его были занятыдругим. Он все еще не успокоился.

— Я иду, — сказал Пабло. — Но скоро вернусь. — Он приподнялпопону, закрывавшую вход в пещеру, и вышел. Потом крикнул снаружи: — А снег-товсе идет, Ingles.

Теперь в пещере стало тихо, было слышно только, как шипитснег, падая сквозь отверстие в своде на горячие угли.

— Пилар, — сказал Фернандо. — Мяса там не осталось?

— А, отвяжись, — сказала женщина.

Но Мария взяла миску Фернандо, подошла с ней к котлу,отставленному с огня, и ложкой зачерпнула жаркого. Потом оставила миску передФернандо и погладила его по плечу, когда он нагнулся над столом. С минуту онапостояла около Фернандо, не снимая руки с его плеча. Но Фернандо даже невзглянул на нее. Он был занят едой.

Агустин стоял около очага. Остальные сидели за столом. Пиларсела напротив Роберта Джордана.

— Ну, Ingles, — сказала она, — вот ты и увидел его во всейкрасе.

— Что он теперь сделает? — спросил Роберт Джордан.

— Все, что угодно, может сделать. — Женщина опустила глаза.— Все, что угодно. Он теперь на все способен.

— Где у вас пулемет? — спросил Роберт Джордан.

— Вон там, в углу, завернут в одеяло, — сказал Примитиво. —Он тебе нужен?

— Пока нет, — сказал Роберт Джордан. — Я только хотел знать,где он.

— Он здесь, — сказал Примитиво. — Я внес его сюда и завернулв свое одеяло, чтобы механизм не заржавел. Диски вон в том мешке.

— На это он не пойдет, — сказала Пилар. — С maquina онничего не сделает.

— Ты же сама говоришь, что он способен на все.

— Да, — сказала она. — Но он не умеет обращаться с maquina.Швырнуть бомбу — это он может. Это на него больше похоже.

— Дураки мы и слюнтяи, что его не убили, — сказал цыган. Досих пор он не принимал участия в разговоре. — Надо было, Роберто, убить еговчера вечером.

— Убей его, — сказала Пилар. Ее большое лицо потемнело иосунулось. — Теперь я тоже за это.

— Я был против, — сказал Агустин. Он стоял возле очага, опустивсвои длинные руки, и его щеки, затененные ниже скул щетиной, в отблеске огняказались ввалившимися. — Но теперь я тоже за это, — сказал Агустин. — Онгнусный человек, и он нам всем хочет погибели.

— Пусть все скажут. — Голос у Пилар был усталый. — Ты,Андрес?

— Matarlo[57], — кивнув головой, сказал старший из двухбратьев, тот, у которого темные волосы узким мысом росли на лбу.

— Эладио?

— Тоже, — сказал младший брат. — Он очень опасный человек. Ипользы от него мало.

— Примитиво?

— Тоже.

— Фернандо?

— А нельзя ли его арестовать? — спросил Фернандо.

— А кто будет стеречь арестованного? — сказал Примитиво. —Для этого надо, по крайней мере, двух человек. И что с ним делать дальше?

— Продать фашистам, — сказал цыган.

— Еще чего не хватало, — сказал Агустин. — Не хватало намтакой мерзости!

— Я только предлагаю, — сказал цыган Рафаэль. — По-моему,фашисты с радостью за него уцепятся.

— Довольно, перестань, — сказал Агустин. — Мерзость какая!

— Уж не мерзостнее, чем сам Пабло, — оправдывался цыган.

— Одной мерзостью другую не оправдаешь, — сказал Агустин. —Ну, все высказались. Остались только старик и Ingles.

— Они тут ни при чем, — сказала Пилар. — Он их вожаком небыл.

— Подождите, — сказал Фернандо. — Я еще не кончил.

— Ну, говори, — сказала Пилар. — Говори, пока он невернулся. Говори, пока он не швырнул сюда ручную гранату и мы не взлетели навоздух вместе с динамитом и со всем, что тут есть.

— По-моему, Пилар, ты преувеличиваешь, — сказал Фернандо. —Я не думаю, чтобы у него были такие намерения.

— Я тоже не думаю, — сказал Агустин. — Потому что тогда ивино взлетит на воздух, а на вино его скоро опять потянет.

— А что, если его отдать Эль Сордо, а Эль Сордо пустьпродает его фашистам, — предложил Рафаэль. — Выколем ему глаза, тогда с нимлегко будет справиться.

— Замолчи, — сказала Пилар. — Когда я тебя слушаю, у менятакое в душе подымается, — а всему виной твоя мерзость.

— Фашисты все равно гроша ломаного за него не дадут, —сказал Примитиво. — Это уже другие пробовали, и ничего не выходило. Расстреляютзаодно и тебя, только и всего.

— А по-моему, за слепого сколько-нисколько, а дадут, —сказал Рафаэль.

— Замолчи, — сказала Пилар. — И если ты хоть раз заикнешьсяоб этом, можешь убираться отсюда вместе с ним, с Пабло.

— А ведь сам Пабло выколол глаза раненому guardia civil, —стоял на своем цыган. — Ты что, забыла?

— Перестань, — сказала ему Пилар. Ей было неприятно, что обэтом говорят при Роберте Джордане.

— Мне не дали договорить, — перебил их Фернандо.

— Говори, — ответила ему Пилар. — Говори, кончай.