всякий раз Дмитрий Дмитриевич, — повылетали бы, как минимум, с должностей, а здесь потчуют элементарными продуктами, и я лопаю их, аж за ушами трещит! — возможно, дело, опять-таки, в самом месте, — глубоко под землёй, воздух пропитан секретами, недоступными обычным смертным, даже стол и стул — исторические реликвии и тайные артефакты, можно сказать, регалии власти, — всё это может сделать и корку хлеба самой вкусной едой в мире. Блюдо подавалось на большой тарелке, но маленькой порцией, съедалось без остатка, только после этого приносилось следующее, — насыщение, очень естественное и приятное, наступало на пятом-седьмом, после чего трапеза без лишних слов и вопросов заканчивалась. Но не сегодня! Сегодня Дмитрий Дмитриевич никак не мог насытиться, и Хранители, предвосхищая его желания, несли и несли ему еду, одно блюдо за другим, — пища проваливалась, как в прорву, словно внутри был не живот, ограниченный определённым размером, а какая-то разверстая бездна, не способная чем-либо насытиться и наполниться, — даже как-то не по себе от этого стало, — Хранители, почувствовав изменение в его настроении, прекратили подносить блюда. Медленно, прогулочным шагом, пытаясь переварить то, что проглотил, или, по крайней мере, понять, как это сделать, — Дмитрий Дмитриевич пошёл по давно заученному наизусть лабиринту коридоров. Вход в Паноптикум, двери с табличками, на которых фамилии и номера вариантов — сегодня не было ни малейшего сомнения в том, в какую из дверей войти, — Ненашев, — Вот кто сегодня мне нужен! Ненашев! Вариант Черти-какой по счёту! Дмитрий Дмитриевич, взглянув мельком на табличку с фамилией, не удосужился запомнить номер варианта, зашёл в смотровую комнату, — кресла во всех смотровых идеальные! Можно вытянуться во весь рост и подремать, если захочется, и посидеть с комфортом, не чувствуя ни малейшего неудобства, увеличитель на шарнирах, который легко наводится на любую деталь объекта, чтобы рассмотреть её повнимательнее, рядом — только протяни руку — стол с напитками, к тому же, четверо Хранителей всегда за спиной, готовые в любой момент откликнуться. Дмитрий Дмитриевич неторопливо расположился в кресле, подвигал ножками, поёрзал задом, устраиваясь поудобнее, и только после этого направил взгляд на стену перед собой, целиком состоящую из специального стекла, прозрачного, как воздух, не бликующего, но при этом бронированного: за стеклом по просторной и вполне уютной комнате со всеми необходимыми удобствами прохаживался Ненашев, то есть Черти-какой его вариант, руки складывал то на животе, то за спиной, перекидывая их во время поворотов, — беглый осмотр данного варианта не выявил никаких недостатков, — высокая крепкая фигура, чёрные кудрявые волосы, пиджак, футболка, быстрый въедливый взгляд, возраст именно тот, какой нужен, пока ни единой сединки, молодой, энергичный, красивый и ненавистный! Как раз именно таким Дмитрий Дмитриевич запомнил Ненашева на пике своей ненависти к нему, — внешне очень хорошо подобранный и подогнанный вариант, главное теперь, чтобы всё остальное подошло! Но смущала эта ходьба по комнате и перекидывание рук, — возможно, снова плохо подготовлен, не вошёл в образ, не слился с ним полностью, — полон противоречий и недовольства, удивлён и обескуражен, не готов примириться со своей новой судьбой. Дмитрий Дмитриевич слегка приподнял левую руку над подлокотником, привлекая внимание Хранителей и поинтересовался почти шёпотом, не желая расходовать лишние силы на голос:

— Почему он ходит туда-сюда?

— Вариант номер "Черти-какой" занимается укреплением физической формы и усвоением заданного образа. Он доведен до нужной кондиции, максимально приближен к оригиналу и готов к применению…

Опять номер варианта ускользнул из сознания, хотя Хранители произнесли его, — Посмотрим! Посмотрим! — они ровно дышали за спиной, говорили негромко, но отчётливо, каждый по несколько слов, по очереди, поэтому нельзя было определить, кто из них главный, дыхание у всех одинаково чистое, без намека на затхлость, с приятными нотами свежеиспеченного хлеба, ничего раздражающего. Ненашев очень убедительно сделал вид, как будто только что заметил сквозь стекло гостей в соседней комнате, остановился, приблизился к стеклу и замер — очень удобно, анфас, точно напротив кресла, — наверняка, репетировал это много раз, — Дмитрий Дмитриевич навёл на него увеличитель, — словно лицом к лицу встал, — ох, уж этот взгляд! — приятная волна ненависти, словно долго не пил, а тут махнул сразу сто грамм коньяка, нахлынула, опьяняя и освобождая от условностей, — захотелось на этот раз собственными руками убить этого деятеля, размозжить череп кирпичом, вырвать пронзительные глаза, шлепнуть их об пол, чтобы звук издали мокрый, растоптать, размазать, ядовитый язык вырвать и засунуть куда-нибудь, где ему самое место! Да! Этот Черти-какой вариант был лучшим из всех, — по крайней мере внешне, — теперь не разочаровал бы голос и, конечно же, слова, которые ему предстояло произнести!

— Никак сам Дорогин ко мне пожаловал? Чем обязан такой чести? — и голос один в один! Издевательские нотки, хорошо поставленная речь, слова, словно сдирающие с тебя одежду и выставляющие уродливую наготу напоказ. Хорошо!

— Да вот зашёл тебя проведать. Посмотреть, как ты тут прозябаешь, — ухоженные зубы Дмитрия Дмитриевича скрипнули, грозя надломиться, а желваки задвигались под кожей, словно кошки в мешке.

— Твоими молитвами, — даже язвительная улыбочка, как настоящая.

— Что ты хочешь этим сказать, Ненашев?

— А то и хочу, — после некоторой паузы ехидненько и зло продолжил Черти-какой вариант. — Убил ты меня, но теперь я по твоей прихоти стою здесь живой. Зачем же ты убил меня, Дорогин?

Вот это слова! вот это вопрос! сила и протест! не то, что предыдущие варианты, которые то плакали, то смеялись, то бились в истерике, не соглашаясь входить в образ, то входили, но при этом сходили с ума, то молили пощадить и отпустить на волю, то требовали относиться к ним по закону, то впадали в депрессию и просто ждали конца, неважно какого, — но этот, последний вариант, явно, настолько вжился в образ, что, по сути, стал Ненашевым, перевоплотился полностью!

— Хороший вопрос, Ненашев! Но как же так может быть? Ведь если я тебя убил, то ты бы здесь не стоял. А раз стоишь, значит я тебя не убил. Правильно?

— Не совсем так. Сейчас объясню. Скажем, решил ты по какой-то причине, одному тебе известной, сжечь деревянный столб. Сжег дотла и прах по ветру развеял. А потом по такой же причине решил вернуть этот столб обратно. Обратился к специалистам, которые состряпали тебе кучу копий, соблюдая существующие описания оригинала, размеры, сорт древесины и много других деталей. Но всё тщетно, что-то не совпадало, не нравилось. И ты их все забраковал, сжёг дотла, как и оригинал. Но последняя копия — иное дело. Ты не можешь ее забраковать. Почему?

— Во-первых, могу, если захочу, а во-вторых, если все-таки не захочу, то лишь по одной причине: максимальной