Час от часу мне не легче!

— Слушай, Коля, а может, это террористы? Они выстрелили внее иглой отравленной, а выносить тело сразу почему-то испугались. Решилиоставить ее до утра, а тут я нежданно пришла.

— Ты? Нежданно? В свою квартиру? Любой должен был знать, ктохоть однажды следил за тобой. В том-то и дело, что не было никакого тела, —стал выходить из берегов Николай. — Препарат начал действовать через сорокминут. Явись ты чуть позже, нашла бы в своей квартире девицу, но спящую. И небыло бы никакого трупа, думаю я. Неужели не ясно: ее не травили, ее усыпляли.Какого хрена было ее толкать?!

Мне эта мысль понравилась, но поделиться своим впечатлениемя не успела — Коля продолжил:

— Есть множество средств, которые валят с ног человека, каккомара. Раз девице ввели именно тот препарат, значит, именно сорок минуткому-то понадобились. А кому? Кому, спрашиваю тебя?

— И совершенно напрасно спрашиваешь. Этого я знать не могу.Сами ответы ищите. Лично меня интересует совсем другое: сколько теперь мнедадут?

Коля опешил.

— Чего дадут?

— Лет, конечно, не медалей же. Речь о сроке, на который меняупекут за убийство девицы.

— С ума сошла? — возмутился Коля. — Может, еще прикажешь ипоказательный суд над тобой устроить?

— Не прикажу, — не смея радоваться победе, промямлила я.

— Уж знаю, вам, женщинам, лишь бы оказаться в центревнимания. Забудь и даже не думай об этом. Это несчастный случай. Для тебявообще нет никакой девицы! — рявкнул он, ни к месту зверея. — И не былоникогда! И не может быть! Да и как тебя прикажешь судить? — искренне поразилсяон.

«Да, как?» — я тоже не представляла, чувствуя себя ангелом.

А Коля, не ведавший о моих мыслях, воскликнул, косвенно ихподтверждая:

— Как судить и сажать, когда против тебя нет ни однойулики?!

Со всей справедливостью, данной природой, я рассудила:"А ведь и действительно, улик на меня нет, ни одной. Постаралась семейкаради квартиры: ковер основательно Капа отмыла средством секретным, капсулуиз-под снотворного Коля у меня давно отобрал, а труп отбыл с парнем в кожаной куртке.Да-а, раз в жизни собралась совершить благородный поступок, сдаться в рукивластям, и надо же, мне не дали.

Нет улик! Ведь наберись я храбрости и расскажи, в какойпереплет угодила, ну никто не поверит!

Только пальцами потычут в меня: крыша, мол, поехала".

— Ладно, буду молчать, — нехотя сообщила я Коле. — Нонаграду-то хоть мне какую дадут?

Он искренне поразился:

— За что?

— Как, за что? Я вам столько преступлений раскрыла: убийцутрупа нашла, на голограмму вас вывела, на террористов вам указала, да и наамериканцев работала с риском для жизни. А девица в сарае, это вам что, если неподвиг? А стул этот чертов? Выходит, столько страданий, и все козе, что ли, подхвост? Коля проникся сочувствием.

— Почему под хвост, — сказал он, отечески поглаживая меня поголове, — принесла пользу Родине. За это тебе разрешено перевести деньги сосчета в Швейцарии на счет в Петербурге.

— Ну, спасибо! Все в Швейцарию переводят, а я в Россию! Щас!Разгонюсь! Там и будут лежать! Лучше скажи, что на той голограмме? НеужелиКази-меж запечатлел там свое открытие?

— Не твое дело, — зло отмахнулся Коля, на том и расстались.

Без грамот, без орденов, без медалей…

Прошло несколько месяцев — Казимеж не объявлялся, но я всеждала и вздрагивала от любого звонка. Коля тоже пропал и не спешил сообщать,что было на той голограмме. Впрочем, он и не обещал.

Казимеж тоже, вроде, ничего не обещал. Но с другой стороны,разве он не понимает, что счет в банке накладывает на него определенныеобязательства?

Короче, я ждала с его стороны решительных действий идождалась. Гануся справляла свой маленький юбилей и созвала всех подруг. Всамый разгар праздника она вдруг вручила мне свою мобильную трубку, игривошепнув:

— Тебя. Приятный мужской голос.

Да, это был мой Казимеж!

— Муза, любимая, — радостно воскликнул он как ни в чем небывало, словно мы с ним расстались вчера. — Как дела? Как здоровье? Закончилисьтвои неприятности?

— Почти, — сообщила я и, капнув слезой, пояснила:

— Ты снова пропал, Казимеж, родной. То тебя убивают, то тыне звонишь. Ты ли это вообще? Никак не могу поверить.

— А если увидишь — поверишь?

— Увижу?! — радостно завопила я. — Ты хочешь сказать, чтоэто возможно?

— Возможно.

— А как?! Где?!

— Спустись вниз — узнаешь.

Я схватила с вешалки свою сумку, лисью шубу и вылетела изквартиры Гануси. На первом этаже не было света. Это меня насторожило. Ясбросила темп, а затем и вовсе остановилась, повисла на перилах и крикнула втемноту:

— Ка-зя! Ты где?

Он ответил по-польски:

— Я здесь, Муза, я тебя жду.

Секунда, и я погрузилась в его объятия.

— Муза…

— Казя…

— Муза, любимая…

— Казя, милый…

Его руки, его губы, его голос…

Я потащила Казимежа под свет фонаря. Он шел, но упирался.Лишь ясно увидев, что это он, я успокоилась и воскликнула:

— Казя, это ты! А кто же был там, на площади? Он нежно обнялменя за плечи, подтолкнул к подъезду и тихо сказал:

— Нас могут увидеть.

Пришлось попросить:

— Казя, милый, пойдем прямо ко мне.

Казимеж покачал головой:

— Нет, Муза, нельзя.

Я жадно вгляделась в его погрустневшее лицо:

— А что, Казя, можно?

Он вздохнул:

— Муза, мне жаль, что невольно втянул тебя в эту игру,полную грязи.

— В какую игру, Казимеж? Кто был тот несчастный на площади укостела?

— Не знаю. Скорей всего агент ЦРУ, играющий мою роль.

Я похолодела:

— Неужели они и тебя клонировали? Неужели и в подъезде я нес тобой целовалась?

— Муза, мне очень больно признаваться, но не со мной тыцеловалась в подъезде, не со мной разговаривала по телефону в Тьонвиле.