– Что?

– Да хотя бы коней, – сообщил Олег. – Со всейпоклажей. Теперь они его. И в хозяйстве пригодятся, и вообще… можно сказать,уже человек подпорчен. Может быть, не совсем, но червоточинка уже появилась.

– Из-за чего? Что кони достались ему?

– Что достались даром, – пояснил Олег.

– И вот так сразу испорчен?

– Не обязательно сразу, – объяснил Олегдотошно. – Но когда что-то достается легко, потом не хочется добывать струдом. Ищешь путей, как бы тоже без усилий и… много. Ну там кто-то заработалнесколько монет, а ты их р-р-раз и украл! Красиво, лихо, даже похвастатьсяможно потом. Перед такими же… Ладно, досыпать будешь? Или позавтракаем ипоедем?

Она смерила его холодным и вместе с тем удивленным взглядом.

– Чего это ты стал вдруг таким заботливым?

– Я всегда заботлив.

– Раньше ты не спрашивал, – напомнила оназло, – что хочу я или не хочу.

– Потому что лучше знаю, – пояснил Олег, – носейчас это… как его… проявляю внимание. Хотя, ты права, уже не заснуть, так чтолучше доставай еду, перекусим. Ехать по росе – самое милое дело. Птички… поют,кузнечики… это самое… скачут… и даже прыгают, представь себе…

Она поморщилась, но послушно потащилась к сброшенным наземлю седлам и мешкам. Олег проводил ее задумчивым взглядом, лицо оставалосьочень серьезным.

Она разложила на скатерке съестные запасы, уже собираласьзаново разжигать костер, это долго бить кресалом по огниву, у нее никогда сразуне получается, как у мужчин, но этот рыжеволосый лишь бросил на угли сухиепрутики, мощно дунул, и под взлетевшими хлопьями пепла жара оказалосьдостаточно. Вот уж не подумала бы, чтобы пламя взметнулось яркое и жаркое.Веточки весело захрустели на молодых зубках огня, затрещали, пошлирасщелкиваться, а волна тепла ударила ее в лицо и нежно окутала тело.

– Ты злой, – сказала она с убеждением.

Он подумал так основательно, что она снова начала потихонькубеситься, как можно над таким размысливаться, каждый отвечает сразу «да» или«нет», хотя отвечающих «да» надо еще поискать, наконец он проговорил:

– Не думаю. Нет, я не злой.

– А какой?

– Не злой.

– А зачем же тогда?

Он взял кусок мяса в одну руку, хлеб в другую и сказалмедленно, раздельно и веско, словно вбивал ей в темя большие гвозди огромныммолотком:

– Преимущество одного человека над другими допустимотолько за счет его работы, трудолюбия, упорства, ума… воли… еще чего? Словом,только за счет личных качеств! Поняла?

– Зануда, – сказала она.

Он поморщился, но откусил от ломтя мяса, пожевал сзадумчивым видом и поинтересовался:

– А как тогда зовется человек внимательный, которыйвникает во все детали?

– Вот я и говорю, – возразила она победно, –зануда! Какой мужчина станет вникать во все детали?

Он пробормотал:

– Мужчины все разные… Это женщины на одну колодку.

– А ты все еще не понимаешь, что всякие простые вещидоказываешь мне, такой умнице?

Он прожевал, нахмурился.

– Не сообразишь? А кто доказывал, что надо сохранитьмагию? И что плавающие в море кувшины с засунутыми туда джиннами – хорошо? Иговорящая рыба в проруби – замечательно? А чтоб разбогатеть, не обязательноучиться и трудиться, надрывая жилы, а достаточно в нужном месте сказать:«Сезам, откройся»?

Она вскинула брови повыше, понимая, что так выглядитособенно красивой, хрупкой и беззащитной.

– А это при чем? – прощебетала она милым голоском,что так обезоруживает мужчин. – Это другое!

– Как другое?

Она заявила уверенно:

– Это уже удача. Это уже не от человека, а от стечения…обстоятельств, что ли.

Он посмотрел так, словно горел желанием прибить ее на месте,процедил зло:

– Так и не поняла? Я хочу убрать эти, как ты говоришь,обстоятельства. Вообще! Не потому, что лично мне угрожают, а потому чтоугрожают всему роду людскому.

Она сказала саркастически:

– Ах-ах, всему роду! Он, видите ли, о всем человечествезаботится!

Он не стал отнекиваться, как она ждала, напротив, набычилсяи спросил хмуро:

– Тебя это удивляет?

Она ответила нагло:

– Еще бы! Такой брехни еще не слыхивала.

Некоторое время ели молча, за таким спором и удавиться недолго,а разогретый на горячих камнях хлеб хрустит и пахнет восхитительно, корочкаполучается тонкая и соблазнительная, а под нею пахучая мякоть. Мясо так вообщепросто тает на губах, Барвинок только сейчас ощутила, насколько сильнопроголодалась, а вчера так вымоталась, что заснула, почти не поужинав.

Но чувство справедливости мешало просто жевать инаслаждаться простой человеческой радостью, еще не проглотила кус, но злопрошамкала:

– А зачем брешешь? Или хочешь сам управлять людьми понепонятным своим правилам?

Он ответил размеренно:

– Тому, кто желает вести народ за собой, приходитсяидти за толпой. А ты видишь, иду против самой главной страсти толпы: получатьвсего и много… бесплатно, без труда! Так где отыскала жажду власти?

– А вот отыскала!

– Где?

– Да вот в этом! – прокричала она. – Людижизнью рискуют!.. А ты… А ты что о них сказал?

Он проговорил строго:

– Рисковать нужно только для защиты рода, племени,народа… а то и жертвовать. Вор тоже всегда рискует! И что? Риск – благородноедело?.. Воры благороднее тех, кто работает честно?

– То воры, – возразила она, – а то искателисокровищ!

Он осведомился:

– Они ищут в горах серебряную или золотую руду?..Долбят камни, чтобы добыть алмазы?.. Не-е-е-ет, они хотят отнять уже готовое!Не вскидывайся, я тоже вижу разницу: отнять у живого или снять с мертвого. Впервом случае это воровство, во втором – мародерство. А то, что человек умер несегодня утром, а сто или больше лет тому, дела не меняет.

– Еще как меняет! – возразила она, но вдругощутила, что, хотя правда на ее стороне, все-таки доводы ускользают, какрыбешки из пальцев. – А вот все не так!

Олег проворчал брюзгливо:

– Искатели сокровищ… Подлейшее, даже преподлейшеезанятие. Но, ишь ты, как все сумели перевернуть в людских головах!.. Теперь этидураки и бездельники, что не хотят ни работать, ни учиться, выглядят почтигероями. Ишь, отправляются отыскивать и забирать сделанное или заработанноечужим трудом!