проклятый мешок, и помешать ему она не в силах. Она попыталась вырваться из оков, но металл не поддавался, безжалостно впиваясь ей в запястья.

– Нет? – Имад вздохнул. – Тогда, боюсь, наш разговор окончен.

Он забросил мешок за спину и пошел к двери камеры.

– Погоди! – Она вскочила. – Постой! Ты обещал мне ответить!

Имад задержался, чтобы сказать:

– Я обещал тебе ответы за ответы. Но раз ты мне ничего не сказала, попытаю счастья в другом месте.

Как он смеет! Она не пленница. Она – Полночный Купец, Лули Наджима аль-Назари. И она отомстит этому человеку, убившему ее семью и…

Кадира.

Тут осознание его смерти полностью вернулось, и она согнулась под его грузом, сотрясаясь от рыданий. Кадир за ней не придет. Никто не придет. Она застряла в этом забытом богами месте, неизвестно где, и у нее нет магии, нет кинжала. И, боги, неужели она всегда была такой слабой? Такой никчемной?

Последними донесшимися до нее звуками были шаги вора, гулко раздающиеся в далеких пустых коридорах.

42

Мазен

Мазен шел по обветшавшим коридорам – к счастью, пустым, но, к несчастью, темным. Он спотыкался о камни, терял равновесие в заполненных песком выбоинах и натыкался на гулей, едва успев заметить их присутствие. Твари не видели его под плащом из тени, но чуяли магию, когда он оказывался поблизости, – Мазен пришел к выводу, что нюх у них прекрасный.

Однако при всей бесполезности своей тени он не мог заставить себя ее сбросить. Хотя она и не дарила такой же безопасности, как тело Омара, иллюзия поднимала ему дух. Уверенней всего он чувствовал себя под прикрытием, чем бы оно ни было: именем, телом или магической тенью.

К счастью, стычки с гулями проходили тихо, а людей в тюрьме, по которой он бродил, не было. Тем не менее он крайне подозрительно воспринимал то, насколько легко ему удается оставаться в живых. Настолько, что, когда подошел к дверям с надписью «Махрадж», выход, он уже был уверен, что это ловушка.

«Только бы за дверью не было гулей!» – подумал он.

И, конечно же, за дверью оказались гули.

Мазен рванул вперед, не давая им времени отреагировать: повалил одного и вонзил саблю в шею другому. Гуль упал, но, прежде чем Мазен успел вытащить клинок, второй опомнился и замахнулся на него саблей. Мазен с воплем уклонился. Он приземлился на колени, на карачках переместился ко второму немертвому и выдернул свой клинок, борясь с позывами рвоты. Когда первый гуль снова на него бросился, Мазен сделал ему подсечку, бросив на землю, и вонзил саблю ему в грудь. Раз, второй; третий – для уверенности.

К тому моменту как он разделался с двумя стражами, все его тело тряслось от адреналина.

Сделав глубокий вдох, он справился с дрожью в руках и заставил себя двинуться по коридору, который, к счастью, оказался светлее того, откуда он пришел. Шагая вперед, он заметил, что сквозь трещины в потолке со свистом врывается ветер. Постепенно трещины стали шире, превратившись в достаточно большие дыры, сквозь которые он смог увидеть небо и луну. А потом потолки и вовсе исчезли, открыв бесконечную ширь усеянного звездами черного неба.

Мазен посмотрел на стены – единственное цветное пространство в ничем не украшенном интерьере. На одной стене оказалось настолько поразительное изображение, что он невольно остановился. На мозаике были семь повелителей джиннов, которых он уже видел в развалинах Королевы Дюн. Тут был и джинн-перевертыш в виде огненной птицы, а под ним – джинн с разрезанной пополам дарой. Он нашел и джинна-рыбу со светящейся чешуей, джинна из дерева и цветов, джинна, созданного туманом и дымкой, и… Да, джинна, ведущего армию гулей; Королеву Дюн. Он посмотрел на последнюю из фигур, которая была изображена внутри дюны в виде тени со светящимися глазами.

Тогда он подумал, что последний из повелителей – это теневой джинн, однако фигура на этом гораздо более четком изображении ясно показала, что он ошибался. Здесь повелитель джиннов был закутанной в плащ фигурой в усыпанном драгоценными каменьями тюрбане: он твердо стоял среди хаоса, воздев руку к огненному небу. Этот цвет напомнил Мазену, как сверкали глаза у Кадира во время атаки гулей.

Ну что ж, теперь он хотя бы точно знал, что не безумен. Глаза человека… Глаза джинна действительно пылали. Эта мысль его отрезвила. Если он не будет осторожен, то Имад убьет и его. Вряд ли вор второй раз допустит одну и ту же ошибку, недооценив его.

Мазен пошел дальше, за поворот коридора, и оказался в тупике. Или… У выхода из тупика? И действительно: он стоял у пролома в стене – достаточно большого, чтобы через него можно было пролезть. Осторожно проскользнул в него – и неожиданно оказался на краю пустыни. Под ногами скрипнул песок, и он резко втянул в себя воздух. Это на самом деле все. Он снаружи!

Однако его радость была недолгой: он понял, что на самом деле не сбежал. Он побывал всего лишь в одних развалинах из множества: рассыпающиеся строения растянулись на многие мили лабиринтом разрушенных стен и извилистых мощеных дорог, которые вели к едва сохранившемуся дворцу. Вдалеке Мазен разглядел характерные силуэты гулей, а дальше…

Боги!

Дюны вокруг развалин смещались. Нет, не столько смещались, сколько опадали. У них не было основания: песок просто уходил в кипящую пропасть, которая все это окружала, словно река зыбучего песка.

Эти развалины каким-то образом стояли в центре Песчаного моря. Не Западного моря, к которому их караван направлялся, а неизвестного участка, которого Мазен на карте Хакима не видел.

Мазен часто и поверхностно задышал. А потом, пытаясь успокоиться, сумел сделать несколько не столь панических глубоких вдохов. «Имад может покидать это место. Выход должен существовать».

Он начал осторожно пробираться через развалины. Высматривал он только проклятых тварей, так что, когда проскользнул в разрушенное сердце дворца и увидел человека (живого человека, который стоял снаружи), у него чуть сердце не разорвалось в груди.

Мужчина оказался высоким и широкогрудым, с перевитыми мускулами руками и ногами. Казалось, будто его лицо вытесал неумелый скульптор: щеки покрывали неровные загнутые отметины, нос был таким кривым, что выглядел сломанным. Мазен не знал, что испугало его сильнее: что это живой человек или что это не Имад.

Он все еще не прочувствовал всей глубины своего страха, когда какой-то голос, явно человеческий, прокричал:

– Ялла! Если не пошевелишься, начнем без тебя!

Широкогрудый заворчал, повернулся и ушел в двери. Мазен выждал мгновение. Два. Три. А потом поспешил за ним внутрь.

Он сразу же обнаружил, что эти развалины были в лучшем состоянии, чем другие: почти все стены еще держались. В коридоре, по которому они шли, были высокие потолки и железные двери. Между ними