– Подойди, – приказал нойда парню.

Крепко взял его голову обеими руками, прижал лоб ко лбу и закрыл глаза. Нойда хотел убедиться, что не сотворит вновь чего-то ужасного. Да, так в самом деле порой исцеляли – меняли одну жизнь на другую. Но в редких случаях, и только добровольно. Иначе чем бы это отличалось от того, что Елмаш предлагал на берегу сделать умирающему арбую?

Сам нойда так раньше никогда не лечил и не желал ошибиться.

… Лопнула незримая преграда, и нойда едва удержался, чтобы не отдернуть голову. Так много боли! И еще больше – бесконечной усталости. А самое худшее – покорное отсутствие всякой надежды. Казалось, вся Долина Отчаяния поселилась внутри этого парня в погребальных одеждах…

– Да, это не жизнь, – пробормотал нойда. – Тебе в самом деле лучше уйти.

– Я лишь этого и хочу, – едва слышно отозвался лишний.

– Тогда я отпущу твою душу. Пусть она родится в ином месте, в ином теле – не пустом, не напрасном!

Иной раз помощь заключается в избавлении от страданий. Нойда умел убивать мгновенно и безболезненно. Быстро прошептав должный заговор, он резко ткнул лишнего близнеца в особое место у основания шеи.

Глаза парня остекленели, дыхание пресеклось, тело начало клониться вбок… Нойда, поймав его руку, в другую взял ледяную ладонь Макоши. Дыхание матери становилось сильнее и ровнее, в щеки медленно возвращался румянец. Нойда чувствовал, как холодеет рука близнеца и как теплеет рука женщины, – и почему-то ему было тоскливо…

Вдруг живот саами обожгло жаром. Нойда опустил взгляд и увидел, как разгорается золотая пуговица на кошеле. Огненного духа явно взволновало происходящее. «Ну еще бы!» – подумал нойда.

Полыхнула пуговица-оберег. Вспыхнули огненным золотом пустые глаза лишнего… И все погасло.

Женщина вздохнула, открывая глаза. Нойда разжал руки. Лишний обмяк и рухнул на пол.

– Матушка! – радостно воскликнул Конда, кидаясь к ней. – Очнулась!

– Вот славно! Очень славно! – потирая руки, повторял Елмаш. – Ты умелец, лопарь! Я бы сам лучше не сделал! Конда, убери мертвяка…

– Погодите. – Нойда наклонился, оглядел близнеца. – Он еще жив.

– Конда, тащи лишнего во двор… А ты, лопарь, думай о награде! Вся Шурмань теперь в долгу перед тобой! Что хочешь проси… – ведун положил руку на грудь, – кроме моей Птицы.

– Вот еще, на чужие обереги заглядываться, – буркнул нойда, вставая. – Пойду подышу, нехорошо мне…

Оказавшись во дворе, нойда долго сидел на траве, бездумно глядя в небо. Только что жизнь и смерть вновь прошли через него. И он по-прежнему не был уверен, что свершил благое дело… «Чем это отличается от кормления сайво живыми душами?»

Волоча тело брата, появился сияющий Конда. Положил его у стены, широко улыбнулся нойде и поспешил обратно к матери.

Нойда покосился на лишнего, вспомнил мертвую пустошь его души… «Надеюсь, я хотя бы освободил ее для нового рождения… Гм-м, да он дышит?!»

Почему-то сразу стало легче.

«Все равно скоро умрет, – напомнил себе нойда. – Я отдал всю его жизненную силу матери…»

Во двор вышел Елмаш.

– Макоша заговорила! – радостно сказал он. – Пить просит! Ну, лопарь, пируем! Надумал насчет награды?

– Надумал, – сказал нойда. – Если он очнется – заберу с собой.

И указал на лишнего. Тот лежал на спине. Глаза бездумно смотрели в небо, грудь еле заметно опускалась и поднималась.

Елмаш удивленно взглянул на нойду, пожал плечами.

– Зачем?

Дверь избы снова отворилась. Во двор вышла старушка в рыжей шапочке. Прошла мимо ведуна, склонилась над лишним, подняла голову и улыбнулась нойде:

– Бери, не пожалеешь!

Саами уже открыл рот ответить, но тут взглянул на Елмаша и остолбенел.

«Да он не видит старуху! Похоже, никто, кроме меня, ее не видит!»

Будто услышав его мысли, старушка подмигнула нойде, выпрямилась и растаяла в воздухе.

Нойда шагал по дороге через сосновый бор. Зеленые кроны шумели над головой, будто в них рождался ветер. По небу текли на север облака, наполняя саами смутной радостью. Он и сам шагал туда же – на север, домой.

Лишний близнец плелся позади. Очнувшись, он вскоре пришел в себя и стал совсем прежним – молчаливым, ко всему равнодушным…

«Непонятно, почему жив, – думал нойда. – Ладно, разберусь…»

Впрочем, лишний близнец не особо занимал мысли нойды. Как и загадочная исчезающая старушка в рыжей шапочке, которая в другое время, пожалуй, заставила бы его задержаться в Шурмани…

Нойда неотвязно думал о поединке ведунов. Перед глазами вновь и вновь вставало ужасное окончание колдовской битвы. Неподвижные желтые глаза Елмаша, когда он стравливал умирающего арбуя и его зверя-духа. В тот миг не слишком-то много было между ведунами разницы…

Но хуже всего была другая мысль: «А я чем от них отличаюсь?»

«Разве я не поступил точно так же, победив аклута и отправив его обратно к хозяину? – думал нойда. – Я ведь отлично знал, что волк-косатка с ним сделает…»

Тропа стелилась под ноги, потоком текли жгучие мысли.

«Разве в Шурмани я не заглянул в свое будущее? Спустя много лет я стану таким вот могучим, безжалостным старцем…

И повезет еще, если как Елмаш. У него хотя бы есть род, семья… А у меня – никого. Один был друг – Вархо в бубне… А теперь ни бубна, ни Вархо…

Оба ведуна творили зло, сеяли смерть, только один – ради защиты родни, а другой – ради себя одного, любимого…»

Нойда содрогнулся. Он с легкостью мог представить себя таким, как темный арбуй. Самодовольным, упивающимся силой, холодным, жестоким. Владеющим жуткими духами. Бесконечно одиноким.

Вдруг на дереве что-то зашуршало. Нойда поднял взгляд и резко остановился. На толстой ветке сосны сидела рысь. Та самая!

Рука нойды дернулась к ножу. Рысь прижала уши, зарычала.

– Иди сюда, деточка! – раздался веселый дребезжащий голос.

Из лесу вышла старушка в рыжей шапочке. Молодая рысь, зло шипевшая на нойду, спрыгнула с дерева, подбежала к старушке и принялась, басовито мурча, тереться о ее ноги.

– Ох ты и силен, лопарь! – склонив голову набок, похвалила старуха. – Великое благо сотворил всей земле Шурмань! Ведаешь ли, кто перед тобой?

– Рысь зачарованная, зверь-предок, хранитель здешней земли, – кивнул нойда.

– Так-то да, но не туда смотришь, – захихикала старушка. – Эта рысь – моя младшая дочка. Проклятый едун украл ее котенком и злыми чарами превратил в чудище. Ты спас мою дочь, помог одолеть колдуна… За это духи моей земли будут тебе вечно благодарны…

Нойда вздрогнул, а затем низко склонился перед старушкой.

Он наконец заметил: вовсе не пучки шерсти торчали у нее по бокам шапки, а собственные острые рысьи уши…

– Ты слишком быстро ушел, лопарь, – сказала она. – Возьми-ка вот это.

Нойда протянул было руку… и отдернул, увидев, что́ протягивает ему Бабушка-Рысь.

– Это не мое, – резко сказал он.

– Елмашу не следует владеть этим оберегом, – сказала старушка. – Он добыл Птицу в жестоком бою. Однако добыть бывает легче, чем удержать. Эта Птица некогда была частью большего и никогда о том не забудет… Прими ее, Безымянный