– О, это что-то новенькое. Вы решили все сделать за нас? Только, прошу не тяните.

Скользя на осколках битого стекла, Костя поднял голову.

– Еще один шаг и я…

За его спиной что-то прошелестело. Костя оглянулся, но в темноте ночи ничего не увидел. От неловкого движения его нога скользнула, и он чуть не выпал из окна, успев схватиться за свисающие гардины.

Управдом нетерпеливо взглянул на часы.

– Ладно. Мне это надоело. Заканчивайте без меня, – приказал он капитану и распахнул входную дверь.

Из нее в квартиру ворвался сквозняк. Он поднял в воздух мусор, опрокинул горшок с фикусом. Под его напором надулись парусами шторы. Одна из них обвилась вокруг Кости, и не успел он ничего понять, как вместе с ней его выбросило наружу.

– Костя! – кинулась к нему Маша, но сподручные Свинищева удержали ее.

Старушка мелко затряслась и перекрестилась.

В комнате наступила тишина. От входной двери послышались хрустящие по битому стеклу шаги управдома.

– А дело принимает интересный оборот, – произнес он. – Не пришлось и руки марать. Теперь я, пожалуй, останусь, – он обернулся к Маше и прижавшейся к ней старушке. – Ну что, дамы, настала ваша очередь. Клавдия Васильевна, – произнес он, и старушка вздрогнула, когда услышала свое имя. – Неужели вы думали, что можете обвести меня вокруг пальца? Вы позволили себе такую чудовищную ложь. Подлог. Как вам пришло в голову назваться именем своей сестры? Это же подсудное дело, ведь так, капитан Свинищев?

Капитан поморщился.

– Я бы попросил не упоминать мое имя при потерпевших.

– Почему это мы потерпевшие? – спросила Маша. Ее трясло от пережитого. Голос срывался. – Что вы собираетесь делать?

Управдом хотел погладить ее по голове, но девушка отпрянула.

– Мы, милая, вас и с вашу бабушку…

Маша поежилась.

– Ведь Клавдия Васильевна приходится вам двоюродной бабушкой, не так ли? Так и быть, я расскажу, что с вами произойдет по версии следствия. Вы с вашим молодым другом решили устроить вечеринку, но перестарались. Знаете, так бывает – молодо-зелено. Перебрали алкоголя. В результате он, – управдом показал на остатки окна, где исчез Костя. – Перепутал дверь с окном. Вы испугались и на пьяную голову тоже решили покончить жизнь самоубийством – то есть последовали за своим другом.

Управдом подошел вплотную к Маше.

– То есть с вами я проблем не вижу, – продолжал Олег Игоревич. – А вот, что делать с уважаемой Клавдией Васильевной, я пока не придумал, – он посмотрел на старушку. – Вы ведь уже один раз умерли.

Красными от слез глазами старушка посмотрела на управдома.

– Вы не человек, Олег Игоревич, – через силу выговорила она. – А я так в вас верила.

– Нельзя! – крикнул управдом. – В наше время никому нельзя верить. Это не ваш коммунизм, который вы так и не доделали. Теперь каждый друг другу враг или, в крайнем случае, деловой партнер. Но сейчас не об этом. Как нам объяснить ваше внезапное воскрешение? Ведь такого, как учили нас строители коммунизма, не бывает.

– Бывает, – раздался голос.

Все обернулись и увидели в окне Костю. Держась одной рукой за остаток оконной рамы, он влезал обратно на подоконник.

– Ты? – радостно воскликнула Маша.

Управдома перекосило.

– Очень невежливо. Ведь мы с вами уже попрощались. Вы, наверно, задались целью испортить мне весь праздник?

– Извините, что доставил вам неудобство, – поднимаясь на ноги, ответил Костя. – Но так уж вышло – крепкие раньше делали шторы.

– Через четыре часа заканчивается моя смена, – многозначительно произнес Свинищев управдому. – Может, повторим попытку?

Олег Игоревич уступил ему дорогу.

– Только прошу – поменьше крови. Это так непрофессионально и пачкает паркет.

– Перестелите, – сказал Свинищев и, похрустывая костяшками пальцев, двинулся на Костю. – Все сделаем в лучшем виде.

Не успел он сделать и двух шагов, как в квартиру вбежали Руслан и его отец. Следом за ними в изувеченную дверь протиснулась прокурорская охрана.

– Руки вверх! – закричал прокурор, обводя собравшихся изготовленным к стрельбе пистолетом. Еще два ствола его охранников выглядывали у него из-за спины. – Никому не двигаться. Оружие на пол. Капитан, чего стоишь? Выполняй приказ старшего по званию. Я хоть, как ты сказал, и из Задрищенска, но нажимать на курок умею.

Свинищев и Евсеев послушно опустили оружие.

– Вот и хорошо, а теперь ты, – указал полковник на управдома, но тот действовал быстрее. Он схватил в охапку Машу и Клавдию Васильевну и, приставив к ним пистолет, стал отступать в комнату девушки.

– Стойте, где стоите, – прошипел он. – Если кто-нибудь двинется, пристрелю обоих.

Дверь за ними захлопнулась и закрылась на засов. Руслан забарабанил в нее.

– Открой, гад! Я убью тебя, если хоть один…

Он не договорил. Раздался выстрел, затем второй. Послышался крик, удар о пол.

– Вперед! – скомандовал прокурор и его охрана дружно высадила дверь.

В комнате в луже крови лежал бывший швейцар Асбест Поликарпович. Он был в штатском, но Костя узнал его по густым бровям и по щетке усов. Над ним склонилась плачущая Клавдия Васильевна. В двух шагах от них лежало бездыханное тело управдома, изо рта которого на пол стекала струйка крови.

– Врача! – закричала Маша. – Скорее! Доктора!

– Не нужно, – слабым голосом остановил ее Асбест. – Не нужно доктора.

Счастливыми глазами он смотрел на склонившуюся над ним старушку. Клавдия Васильевна не могла сказать ни слова.

– Вот как все произошло, – шептали губы швейцара. – Теперь я могу спокойно умереть.

– Прости. Прости, меня! – говорила старушка, заливая его лицо потоком слез.

– Не плачь. Скажи только одно. Почему она не отвечала на мои письма? Она получала их?

Вместо ответа Клавдия Васильевна положила на грудь швейцара пачку исписанных крупным почерком листков.

– Они все здесь, – прошептала она.

Асбест Поликарпович положил свою руку поверх ее. Клавдия Васильевна попыталась освободиться, но он удержал.

– Нет, пусть. Мне так хорошо. Скажи, она любила меня?

Старушка прикрыла рукой дрожащие губы.

– Пожалуйста, скажи, она любила меня когда-нибудь? Она спрашивала обо мне?

Клара Васильевна закивала головой. На лице швейцара появилась счастливая улыбка.

– Спасибо, – произнес он. – Как хорошо – я скоро встречусь с ней.

Его глаза закрылись, а грудь перестала подниматься.