Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К.: Даже если ты прав, мне кажется, ты подошел к объяснению нашего сегодняшнего положения не с того конца. Вот ты говоришь, что если для человека с малым уровнем социализации ничего не будет стоить спасти какое‑то количество людей, он сделает это. Но в наши времена мы намного чаще видим противоположные случаи: когда людям ничего не стоит уничтожить какое‑то количество человек, и они делают это. Они сбрасывают ядерные бомбы над местами скопления большого числа людей, они вовсю используют биологическое оружие, они отдают приказы о массовых расстрелах. Ты приводишь мне какие‑то тезисы о гуманности произвольно взятого человека, но когда я, свидетель самых темных дней в новейшей истории, вижу, что в мире происходит столько разных зверств, мне слышится один только вздор в рассуждениях о возможном наличии у людей хоть какого‑то чувства общности.
А.: Прошу подумать о следующем: как мало нужно, чтобы принести в мир разрушение, и как много – чтобы спасти хотя бы малую его часть. Действительно, бывает, что один человек нажатием кнопки может нанести гигантский ущерб. Дело спасения – намного более сложное, оно, как правило, требует целого комплекса сложных мер, и тут нам доступно лишь фантазировать, что может существовать некий механизм, с которым спасение большого числа людей было бы реально осуществить поворотом всего одного рычага. Если бы уничтожение и спасение всегда требовало одинаковых усилий, нам было бы проще оценивать, каков в среднем нравственный облик людей. В нашем мире, где может ничего не стоить совершить злодеяние, преодолеть последствия которого потребует усилий сотен, а то и больше людей, судить о среднестатистическом нравственном облике людей не так уж просто. Может, то, что нам удается выживать в текущей тяжелейшей обстановке, подтверждает: в целом нравственный облик современного человека держится на пристойном уровне.
Л.: С какой‑то стороны, да! Если бы сейчас не царила взаимопомощь между людьми, тут уже были бы непригодные для жизни человека условия.
К.: Знаете ли, за теми, кто нажатием кнопки уничтожает целые города, стоит большое число людей, без которых это было бы невозможно. Не нужно строить иллюзий, что зло творят могущественные единицы, которым противостоят целые армии добра, не вполне справляющиеся по той причине, что ковать добро – куда более сложное и затратное занятие.
А.: Тоже правда. Но раз уж я начал отстаивать идею, что наступление темных времен необязательно означает массовое падение нравов, продолжу приводить доводы в пользу этого. Как правило, чье‑либо злодеяние воспринимается нами намного острее по сравнению с добродетелью схожего масштаба. Мы готовы осуждать человека за малейшую провинность и хвалить только за действительно видную добродетель. В этом есть свой смысл: так формируются более строгие критерии морального облика человека. И когда человек ожидает, что его будут корить и за небольшую провинность, а для похвалы нужно приложить по-настоящему серьезные усилия, правильный моральный облик человека в его представлениях будет намного выше, чем если мы с равной интенсивности чувствами относились бы к добродетелям и провинностям одного и того же порядка. То есть не нужно жаловаться, если мы не удостаиваемся похвалы за добродетель средней величины: благодаря этому в обществе сохраняются высокие требования к добрым поступкам, и оно может хранить пристойный моральный уровень. А вот что важно сказать об этом в контексте сегодняшнего времени. Хотя мне и сложно судить отсюда, какие тенденции в обществе именно сейчас, с учетом упадка, в котором оно находится, наверняка еще меньшие провинности, чем раньше, могут вызвать серьезные нарекания, и лишь бóльшие добродетели могут удостоиться похвалы – если речь, конечно, идет про общность людей, сохранивших признаки гуманности. Так ли все на самом деле?
К. Может быть. Если вспоминать про людей, вместе с которыми мы эвакуировались, – да, в их среде наблюдался такой сдвиг оценки проступков и добродетелей.
А.: В том‑то и дело: так оценивать проступки и добродетели не перестанут, пока человечество не выкарабкается из ямы, в которой находится сейчас. Естественно, сейчас люди стали эмоционально активнее, поэтому распределение ролей больше заточено под взаимовыручку и работу на общее благополучие. Другой вопрос, какова доля таких здравых общностей во всем человечестве, насколько высоко может быть их влияние. Но, как бы то ни было, описанные мной тенденции служат залогом для возрождения цивилизации. Впрочем, я уже довольно далеко отошел от прежней темы разговора – о причинах воцарившегося мрака, а сказать на сей счет есть что. Я опишу развитие порочности общества из порочности его отдельных представителей. Как мы прошли путь от социума, в котором достаточно людей ведет эмоционально бедную жизнь, к социуму, в котором норма – прибегать к каким угодно средствам разрушения в борьбе за влияние? С чего начинаются такие общественные процессы? Один из ключевых моментов – утрата людьми поддержки со стороны соратников. Люди, непривычные к эмоциональной активности, будут редко одобрять тех, кто совершил положительный поступок, и так же редко – выражать неодобрение тем, кто совершил поступок отрицательный. С первым все понятно: человек, оставшийся без похвалы за положительное действие, перестанет чувствовать поддержку окружающих. Но и у второго случая аналогичные последствия: если жертва отрицательного поступка не видит, что его обидчика осуждают, это подтачивает ощущение, что можно рассчитывать на соучастие других людей. Конечно, это играет против чувства общности, а при его ослаблении люди начинают меньше действовать в общих интересах и больше