Когда служанки вышли, в комнате никого не осталось.

– Нам никто не помешает? – спросил я.

– Днем здесь никого не должно быть. Да и все видели, как мы сюда пришли. Не думаю, что кто-то решится к нам заглянуть. Говори.

Я прошелся по комнате. Взял одну из фигурок «Марша». Покрутил ее в руке. Положил на место и начал рассказ, подготовленный еще ночью, собранный из лоскутков, которые мне удалось собрать за все дни в Багульдине. Надо признать, полотнище вышло скромное, с множеством прорех и некрасивых складок. Однако логика в нем была. Отец часто повторял: «Чувства – для наполнения жизни. Логика – для ее сохранения. В счастье пользуйся первым. В беде – вторым». Сейчас я следовал его словам.

– Хочешь меня в чем-то обвинить? – прогремел Тирхствин.

– Нет, отец. Я хочу спасти… хочу, чтобы ты спас город.

Миалинта выглядела спокойной, но я видел, как побелели ее костяшки. Она невольно сжимала в кулаках складки сарафана, будто опасалась испачкать полы юбки и хотела их приподнять.

Я стоял чуть поодаль и наблюдал. Понимал, что от меня уже ничего не зависит. Свою роль здесь, в мягких покоях, я сыграл. Теперь нужно было довериться Миалинте.

Мы правильно сделали, поговорив заранее. Тирхствин не стал бы меня слушать. Если в первые минуты наша беседа была настороженной, то теперь он так разозлился, что слова чужестранца, как бы логично они ни звучали, распаляли бы его все больше.

Прежде я видел наместника лишь один раз – на званом обеде. Тогда Тирхствин был уныл и безразличен ко всему. Он без интереса слушал разговоры за столом, ни на что не реагировал, изредка улыбался замечаниям дочери. Игнорировал Орина, то и дело смеявшегося над блюдами наместного стола. Он давно потерял себя в тумане, готов был сдаться ему задолго до поражения. Глядя на его сутулую фигуру, легко представлялось, как обветшают его одежды, как плесенью и язвами покроется его лицо, как осыплются волосы – как он станет подлинным наместником сумеречного города. Так и будет сидеть на троне: весь в мыслях о потерянном прошлом, о несбывшемся будущем, о собственной слабости и ничтожности всего вокруг.

Сейчас, в мягких покоях, Тирхствин был иным. Слова Миалинты пробудили наместника. Злость, негодование разбили сковавший его лед безразличия, и такое преображение было нам на руку.

– Ты хочешь, чтобы я доверил жизни своих горожан этому человеку?! – Тирхствин указал в мою сторону.

– Нет, отец. Я хочу, чтобы ты доверился фактам.

– Фактам! Нет у вас никаких фактов!

Наместник отвык от подобных вспышек, поэтому быстро утомился. Возвратился на тронный стул и уже спокойнее проговорил:

– У вас только домыслы, фантазии. Мурдвин давно лишился ума. Даже если ханголу удалось подслушать его мысли, это ничего не меняет.

Миалинта по-прежнему вела себя странно. Ее поведение казалось мне еще более необычным, чем в комнате покоя, где я не так давно поделился с ней своими наблюдениями. Девушка избегала не только моего взгляда. Своему отцу она тоже не смотрела в глаза. Стояла в отдалении, не приближаясь ни на шаг. И время от времени поправляла ошелинную ткань на голове.

Тогда, в комнате покоя, она подошла к обитой деревянными панелями стене. Остановилась возле тусклой картины со сценой сражения. Изучала ее, будто увидела что-то интересное, а ко мне стояла вполоборота.

– Я жду. Говори, – повторила она, недовольная промедлением.

Вздохнув, я начал свой рассказ:

– Логика простая. После Темной эпохи Вольмар Адельвит хочет помириться с представителями знатных родов. Ему нужна их поддержка, чтобы воплотить задуманные перемены. Дело нешуточное: упразднить княжества, ввести новые монеты и заодно перестроить Заложную ветвь, ограничить власть Верховного совета и Правосудного двора, сменить наместников почти всех крупных городов, заключить новые соглашения с другими Землями и царствами…

– Решил устроить мне урок истории? – улыбнулась Миалинта и коротко взглянула на меня.

– Вольмар пускает в ход все доступные средства. – Я не стал реагировать на ее замечание. – В том числе начинает раздавать пустышки – лигуры, которые до этого никак себя не проявляли и были признаны бесполезными. Однако они были выкованы Предшественниками; таким подарком можно умилостивить самых знатных людей. Чтобы подарков стало больше, Вольмар отправляет составные пустышки сюда, в местные кузни, чтобы их разделили на свирном огне.

Никаких сомнений, наместник Багульдина получил свою долю, свой подарок. С этого момента и начинается наша история. Одна из пустышек оказывается в городе. Проходит какое-то время. Пустышка никого не беспокоит. О ней забывают. Просто дорогое украшение. Возможно, наместник никогда и не выставлял ее напоказ. Хранил у себя в резиденции. А на старости лет он стал черноитом. Ты сама об этом рассказывала. Что с него осыпалась кожа, что он так и лежал – голый, в язвах, коростах. И улыбался.

Пустышка проснулась.

Кто-то из приближенных к наместнику догадался, в чем тут дело. Испугался, что болезнь распространится на других. Решил избавиться от злополучного подарка. Возможно, спрятал его где-нибудь подальше от резиденции. Искарут, наместник Багульдина в Темную эпоху, был казнен за измену – поддержал княжество Айнур. После этого отношения с такими городами, как Оридор, восстанавливались неспешно – отдавать лигур книжникам никто не хотел.

Пустышку, судя по всему, спрятали временно. Хотели бросить в свирную расщелину под городом в те дни, когда свир опять иссякнет. Решили, что он ослабит ее влияние или вовсе уничтожит. Так и сделали, когда пришло время. Огонь над ратушей погас. И злосчастный лигур отправился вниз. Правда, улетел не так далеко. Наверное, угодил в какую-нибудь каверну или застрял в расщелине. Так там и пролежал несколько веков.

Миалинта слушала молча. Отвернулась от картины. Присела на диван, с которого мы своим приходом спугнули служанок. Разгладила складки сарафана, после чего как-то уж излишне бережно поправила свою черную косу. Взгляд на меня по-прежнему не поднимала, впрочем, я больше не искал его – заложив руку за спину, медленно ходил по комнате от одной двери к другой и говорил.

– О пустышке забыли. Да и вся эта история забылась. Сомневаюсь, что кто-то внес ее в летопись города. В памяти остался только черноит-наместник.