И стала ждать, когда на другой стороне лощины появятся немцы.

Год и восемь месяцев воюет Валентина Грибанова. Привыкла уже «цокать», научилась подстерегать, целиться в третью пуговицу мундира, чтобы ударить наверняка.

В глухой мезенской деревне охотник Грибанов приучил девчонку к охотничьему промыслу. Еще тогда приноровилась Валя так из ружья зверя ударить, чтобы не копнулся. Муторно было глядеть, как трепетала в смертных судорогах недобитая добыча. А наповал ударишь, вроде она и неживая. Брать легче.

Неожиданно вспомнился первый убитый немец. Это было давно, под Вязьмой. Через неделю после того, как Валя прибыла на фронт из снайперской школы, Узелков отправил ее на самостоятельное задание. Он привел ее на чердак разрушенного дома, где пролом черепичной крыши был залит солнцем, показал, как лучше замаскировать винтовку, чтобы ни тень дула на черепице, ни вспышка выстрела не выдали снайпера, и ушел.

Валя оглядела просторный чердак с пыльными балками, мусором и паутиной, с грудой соломы, сваленной в углу возле лестницы, и устроилась у пролома. Всматривалась в тальники за речкой, где проходила немецкая оборона. Солнце круто било в лицо, глаза уставали, рябились прозрачными кругами и разноцветными точками.

Хруст соломы за спиной заставил ее вздрогнуть и испуганно обернуться. Через минуту, когда глаза, ослепленные солнцем, привыкли к полумраку чердака, Валя испугалась еще больше. Из соломы неторопливо вылез немец. Тщедушный и сухолицый, с большим ртом и острым подбородком, он моргал и старательно стряхивал с мундира соломинки. Автомат держал дулом вниз. Он посмотрел на Валю, подмигнул ей, хлопнув светлыми ресницами, и сказал:

— Кофе пить… Тринкен!..

Это было неправдоподобно до жути. Валя машинально рванула винтовку и, не целясь, выстрелила в немца.

Он осел на грязный пол, схватился руками за грудь, за сукно темно-зеленого, с алюминиевыми пуговицами мундира, на котором выступила кровь. Глаза его были открыты. Когда Валя подскочила к немцу, в них еще не исчезло изумление перед нелепостью случившегося.

Валя отчетливо помнит, как у нее тогда дрожали руки и лихорадочно стучали зубы. Она уселась возле немца и ревела до тех пор, пока Узелков, явившийся ее проведать, не увел со страшного чердака, где лежал в пыли застреленный Валей человек. Наверное, он спрятался и решил сдаться в плен русской девушке-солдату. Но в плен сдаваться он не умел. Надо было поднять руки, а он предложил выпить кофе…

Потом уже было легче. Стреляли в нее, стреляла и она. Обычно снайперы на «охоту» ходят с напарником. Один лежит с винтовкой, второй ведет наблюдения в стереотрубу и устанавливает поражения. Валя предпочитала работать в одиночку, как работают на снайперских заданиях.

Вот и теперь она тоже осталась одна. Лежала, уставив винтовку на восток, где за разливом сытых трав должны были появиться немцы.

Она увидела их минут через десять. Темные фигуры с винтовками и автоматами на изготовку выписались в окуляре оптического прицела.

Передним шел плечистый, в черном мундире, в фуражке с высокой тульей. «Эсэсман, — подумала Валя, — с тебя и начну».

Она подобралась, прильнула щекой к теплому прикладу и поймала плечистого на скрещение паутинок прицела, дала упреждение и мягко нажала спуск. Сухо лопнул выстрел, тупо отдался в плечо приклад. Немец в черном мундире пошатнулся, сделал два неловких шага и рухнул в траву.

«Тридцать второй», — мысленно отсчитала Валя и передернула затвор винтовки, выбросив теплую, с горьковатым запахом гильзу.

Так начался бой за медсанбат.

Немцы, встреченные в лощине пулеметным и винтовочным огнем, залегли, потом короткими перебежками, скрываясь в траве, стали приближаться к опушке, вытягиваясь тупым клином.

«Оборону рассечь хотят», — догадался Николай.

Немецкий клин перебрался через ручей и стал давить сбоку, оттесняя цепочку оборонявших медсанбат в сторону шоссе. Крайним пришлось попятиться, сбиться поплотнее. Все понимали, что кучей можно продержаться с полчаса, а если немцы рассекут оборону, тогда их уже не остановишь.

«Что же она не отходит?» — тоскливо думал Николай, стреляя по мелькающим в траве немцам, которые уже отрезали пригорок от ельника, где находилась Валя.

Огонь наступающих стал плотнее, прицельнее. Убило раненого старшину, который расстрелял барабан нагана и привстал, чтобы перебежать за деревья. Пронзительно крикнул пожилой санитар, смертельно раненный в грудь. Притихли, словно заснув, двое разведчиков.

Клин атакующих вдавливался в лощину. Николай приказал отходить, чтобы не растягивать и без того жидкую цепочку обороны.

«Не успела уйти», — Орехов напряженно вглядывался в опушку ельника, которая теперь была уже отгорожена просочившимися гитлеровцами, вслушивался, безуспешно пытаясь угадать в трескотне боя одинокие выстрелы снайперской винтовки.

Вдруг стало невыносимо душно. Скрюченными пальцами Николай попытался расстегнуть воротник гимнастерки. Пуговицы не поддавались. Он рванул, что-то треснуло… Она же говорила, что отойдет, если навалятся немцы. Могла отойти и не отошла. Значит…

Автоматная очередь прошлась над головой. В щеку ударила искрошенная кора. Кусочек впился в губы. Николай сплюнул, ощутив запах дерева, смешанный с солоноватым привкусом крови.

«Значит, Валя…» Темное и страшное ворохнулось в глубине сознания. Неожиданно для себя Николай вскочил и побежал навстречу немцам.

— Сержант! — отчаянно закричал Петухов. — Коля!

Николай не услышал, не остановился. Петухов догнал, сбил ударом в спину, жестко выломив руки, прижал к траве.

— Сдурел! — зло оскалив зубы, крикнул он.

Осока расцарапала Орехову лицо. На щеке закраснела кровь. Это помогло прийти в себя.

— Пусти, — попросил он.

Руки Петухова ослабли. Он отвалился в сторону и дал длинную очередь по набегающим немцам.

— На смерть кинулся! — кричал Петухов между очередями. — Бей вправо, двое заходят…

Когда они отползли к березняку, Петухов спросил:

— Пошто побежал-то?

— К снайперу, — признался Орехов. — Отрезали ее фрицы, понимаешь?

— Не прошел бы, — откликнулся Петухов, пятясь и успевая бить из автомата. — Подстрелили бы, как курицу… Отходить надо, сержант!

«Отходить!» Куда же дальше отходить, если до медсанбатовских палаток осталось триста метров? Здесь стоять надо насмерть.

«Мертвые не могут стрелять, Коля», — вспомнились слова подполковника. Значит, «насмерть!» не годится, значит, надо все-таки отходить. Отходить и драться на полную катушку.

— Передать по цепи, чтобы назад понемногу осаживали, — хмуро приказал Орехов.

Когда точные выстрелы с лесной опушки стали одного за другим выбивать атакующих, немцы догадались, что там засел снайпер. Пятеро автоматчиков, опытных, хорошо знающих солдатское ремесло, отделились от цепи. Они умели ползать, солдаты, привычные к свисту пуль, и отлично знали, что такое русские снайперы.

Валя обнаружила их тогда, когда они уже перебрались через ручей. Четверо прошли незаметно, а пятый зацепился за куст и выдал себя. Валя припечатала его к суглинку.

Тогда она еще могла уйти к своим. Почему не ушла, сама не могла понять. Чутье подсказало, что немец подбирался