с «нахалом» под одной крышей: «мы предложили ему удалиться в донские степи: пусть он там успокоится и наедине обдумает безрассудность своих поступков». Послушно написав прошение на двухмесячный отпуск для лечения, о. Илиодор в тот же день уехал на родину.

Путь его лежал через Ростов-на-Дону. Местные союзники, обрадованные приездом знаменитого проповедника, попросили гостя провести беседу. Был как раз канун праздника Крестовоздвижения, и о. Илиодор отслужил всенощное бдение в помещении местного отдела «Союза русского народа». На следующий день состоялось торжественное шествие союзников к тому же помещению. Во главе шел о. Илиодор в клобуке, мантии и епитрахили, с крестом в руках. Увидав по пути группу зевак, потребовал, чтобы они сняли шапки перед религиозно-патриотической процессией. Не добившись своего, «выругал толпу в неприличных выражениях».

Послушать о. Илиодора собралось 2 тыс. человек. Он произнес речь в своем обычном духе — за Царя и отечество, против евреев и других инородцев. Затем предложил слушателям проводить его на пароход, пройдя до пристани пешком, то есть так же торжественно, как шли сюда, в помещение Союза.

Но о. Илиодор упустил из виду, что находится не в благочестивом Почаеве. Местные власти, как духовные, так и светские, непривычные к подобной риторике, были шокированы и резкостью проповеди, и вызывающим поведением проповедника. Опасаясь предположенного шествия на пристань, градоначальник распорядился не допускать манифестаций. Союзникам пришлось умерить пыл гостя и отвезти его на пристань, и то «по менее бойкой улице». Проводить о. Илиодора собралась большая толпа, но никаких беспорядков не произошло.

Вновь в Петербург отправились две жалобы. Преосвященный и градоначальник в один голос поставили о. Илиодору в вину откровенно антисемитскую проповедь. Кроме того, владыка Симеон отмечал, что гастролер из другой епархии служил и проповедовал без благословения местного архиерея, а И. Н. Зворыкин — что поведение гостя заставило мобилизовать на улицы сотню казаков и усиленный наряд полиции, отвлеченной, таким образом, от других обязанностей.

Синод снова о нем

Как назло, именно в эти тяжелые для о. Илиодора дни редакция «Веча» отыскала в своих закромах и напечатала его старую статью «Ну и народец!» об июльской поездке в м. Рожище. Эта заметка, написанная еще в победоносном духе, без предчувствия скорого провала, была переполнена грубейшими антисемитскими выпадами.

Выражая ужас по поводу как многочисленности еврейского населения местечка, так и рытвин на дорогах, о. Илиодор рекомендовал решить обе проблемы разом, потопив «паразитов» в дорожных ямах. «Так это же была шутка, — объяснял он потом. — Приехал в местечко; была суббота, — жидюги на улице так и кишат. Я и посмеялся: чего, говорю, у вас такая грязища по уличкам? Узяли б, похватали жидов, да и замостили». — «Вы-то „посмеялись“, а народ может понять иначе, натворить бед», — возразил собеседник.

В той же статье о. Илиодор прорекал скорый всероссийский погром: «скоро подымется русская мужицкая дубина, которая заставит вас, подлых паразитов, признавать себя и почтительно относиться к своему многострадальному хозяину!».

Публикацией этих рассуждений Оловенников невольно оказал своему сподвижнику медвежью услугу. Статья пополнила число бумаг, скопившихся у Синода против о. Илиодора.

Обсудив новые подвиги строптивого монаха (5–10.XI), Синод приказал преосв. Симеону вернуть гастролера в Волынскую епархию, а преосв. Антонию — наказать его за совершение богослужений в чужой епархии без ведома местного епископа, впредь выпускать с Волыни только по особому приглашению и цензурировать все его статьи.

В Бекреневском монастыре

Но о. Илиодор давно уже покинул Ростов-на-Дону и обретался в Бекреневском монастыре, таком маленьком и безвестном, что даже преосв. Антоний в рапорте Синоду поначалу не смог правильно написать название этой обители. Находилась она возле станицы Мариинской области Войска Донского, той самой станицы, где родился о. Илиодор и где до сих пор жили его родители. В каком-то смысле он вернулся домой. Больше идти было некуда.

После двух лет бурной общественно-политической деятельности он пришел к разбитому корыту. Что толку с «миллиона почитателей», если они остались где-то далеко! В этой глуши о. Илиодор со всеми своими талантами и образованием никому не был нужен, оказавшись в свои 27 лет фактически за штатом.

Немыслимым казалось и возвращение в Житомир. Не успел закончиться срок отпуска, как (в конце октября) о. Илиодор испросил себе новый, более продолжительный, до 15.I.1908. Преосв. Антоний согласился.

Протомившись в Бекреневском монастыре больше месяца, о. Илиодор наконец нашел выход. Бедный инок вспомнил о саратовском епископе Гермогене, имевшем, как и архиеп. Антоний, славу ярого монархиста. Кроме того, Почаевский союз был для Саратовской епархии в некотором роде благодетелем, поскольку весной прислал на имя владыки собранные для голодающих крестьян два вагона жита. Собирали все больше среди союзников: «Хохлы — народ добрый — кто копейку, кто две дают. Так из грошей тысячи рублей набираются», хотя о. Илиодор не упустил случая напечатать в «Вече» красочную статью «Царь-голод идет! Покайтесь и помогите!». Получив пожертвование для своей паствы, еп. Гермоген ответил благодарностью и за него, и за предыдущие, от Почаевской лавры. Так что это имя было у о. Илиодора на слуху.

Однажды он взялся за перо и написал следующую мольбу:

«+

Ваше Преосвященство!

Из Почаевской Лавры меня выгнали. Без дела жить скучно. Черные думы все чаще и чаще посещают мою бедную голову. Наклонности к порокам пробуждаются в моем почти разбитом сердце. Верю Вам, а поэтому и обращаюсь к Вам. Спасите меня. Дайте мне какое-либо административное место в вверенных Вашему руководству духовно-учебных заведениях. Если соблаговолите почтить меня благосклонным ответом, то адрес мой такой: „Донская область. Станица Мариинская. Бекреневский монастырь“.

Вашего Преосвященства,

Милостивейшего Архипастыря и Отца,

имею честь быть нижайшим послушником –

Иеромонах Илиодор

1907. XI, 2».

По этому слезному обращению видно, что падение о. Илиодора могло бы случиться на пять лет раньше. Но преосв. Гермоген над ним сжалился. Несмотря на то, что владыка был наслышан о неблаговидном поведении своего корреспондента, он все-таки пригласил его в Саратов для личных переговоров.

Встреча прошла благополучно, и уже 17.XII еп. Гермоген представил в Петербург прошение о. Илиодора о переводе в Саратовскую епархию, на что Синод 12–16.I.1908 изъявил свое согласие.

Иеромонах ожидал решения своей участи на Волыни. Пожил и в Житомире, где воочию убедился, что не смог бы тут служить. «После живого дела в Почаеве ему туго пришлось в мертвенной атмосфере архиерейских покоев, — писал биограф. — Он жаждал подвига, служения, а тут его лишили живой работы».

Впрочем, даже здесь о. Илиодор успел нашуметь. Выйдя на проповедь в праздник Сретения (2.II.1908), священник между прочим сказал с амвона кафедрального собора следующее: «Покайтесь! Покайтесь, помещики, пока не поздно! Ибо, если вы не покаетесь, немцы вторгнутся в Россию, как хищные птицы, и выклюют светлые очи русского народа».

Здесь же