Все это хотелось с кем-нибудь обсудить, но любимые соседи в собеседники не годились. Дарья Титовна была несколько туповата, ее главными категориями с молодости оставались «Даешь!» и «Долой!», и ничего посередке. Также сказывалось отсутствие образования: если сама Илария могла цитировать наизусть целые страницы классиков, не говоря уже о стихах, то Дарья Титовна знала только слова «Тачанки» да вызубренное когда-то по еще дореволюционному букварю «Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно».

Что касается Толика, он разделял пристрастие многих, особенно молодых или недовольных жизнью людей огульно осуждать власть. Любое общественно-политическое событие было для него поводом поносить «зажравшихся ублюдков, бандитов наверху». При этом сам он делать ничего не хотел, заранее махнув рукой на все происходящее в стране, а про дельные проекты заявлял: «Ничего у этих хмырей не получится». Илария Павловна пыталась осторожно пояснить, что «хмырям» тоже бывает трудно и что без поддержки общества они, конечно, не смогут вытащить страну из ямы. Во всяком случае, государственная власть лучше безвластия, о чем свидетельствуют многие исторические примеры, самый яркий – Смутное время… Но Толик оставался при своем мнении, а дальнейшие разговоры могли нарушить хрупкое душевное равновесие этого великовозрастного паренька, не выдержавшего жизненных испытаний. И тогда, глядишь, жди внепланового запоя.

Но с некоторых пор у Иларии Павловны появилась слушательница. Бывшая и вновь обретенная ученица, хрупкая Снегурочка, беленький первоцвет, только что пробивший своей слабой никнущей головкой ледяную кору, – такой пришла Нюта к людям, принявшим ее с распростертыми объятиями. Она вызывала в них жалость и нежность, готовность помочь, позаботиться, запоздало защитить. Ведь что за страсть перенес ребенок, как выразилась Дарья Титовна, узнав, откуда попала к ним эта девочка. А Толик так и кружил вокруг, не зная, чем услужить, и смущенно зажимал кулаком нападающий на него надсадный кашель.

Нюта каждый день посещала реабилитационное отделение Душепопечительского центра, а потом возвращалась в эту старинную квартиру, где пахло сухим деревом и почти выветрившимися духами. Похоже, здесь формировалась ее новая семья; опять, как в детстве, она стала центром жизни людей, принадлежащих к старшим поколениям. Дарья Титовна годилась ей в прабабки, Илария Павловна – в бабушки, Толик по возрасту глядел в ранние отцы.

И в этой атмосфере слабая беленькая девочка оживала. Бледный цветочек с каждым днем все больше расправлял лепестки и уже не ронял головку, как прежде. Возможно, свою роль играла психотерапия, которую Нюта получала в центре. Но старая учительница знала наверняка: что на занятиях – важно, а что дома – еще важнее. Так или иначе, девочка перестала говорить о смерти, ела уже не только бульон, но все, что наперебой готовили для нее на своих закоптелых конфорках обе хозяйки. Даже Толик однажды испек какое-то печенье по рецепту генеральши из военного городка, где он когда-то служил. Печенье подгорело, но Нюта все равно его съела, уверяя, что очень вкусно.

А главный признак выздоровления заключался в том, что ей теперь хотелось понять окружающую жизнь, разобраться, что с нею самой произошло.

– Илария Павловна, – спрашивала Нюта, – разве тоталитарные секты не запрещены законом? Если, к примеру, я пойду в полицию и расскажу обо всем, что там делают с людьми, туда не пошлют спецназ?

– Не пошлют, – вздыхала в ответ учительница. – Потому что определение тоталитарной надо доказывать через суд, а суды таких дел не любят.

– Почему? – допытывалась Нюта.

– Боится давления на разных уровнях. Ну и взятки, само собой, – ведь секты у нас богатые. Вот ты отдала им деньги за свою квартиру, и другие бедняги…

Чтобы бороться против сект, надо жизнь на это положить.

– Анатолий Васильевич говорит, в нашей стране никому ни до чего нет дела.

Упомянув о Толике, Нюта застенчиво отвела глаза. Илария Павловна про себя усмехнулась: что ж, это лучшее лекарство для девушки, когда кто-то ходит вокруг нее на цыпочках, открывая для себя новый изумляющий чистотой и гармонией мир. Что касается самого Толика, то и тут польза налицо. Ему как раз не хватало в жизни такой привязанности, сочетающей мужские и отцовские чувства, преклонение и покровительство. Нюта для него прямо по Пушкину: «Чистейшей прелести чистейший образец».

– Вы думаете, он прав?

– Ход событий зависит от нравственного состояния общества, – Илария Павловна обрадовалась случаю высказать свои заветные мысли. – Потому что происходящее в жизни сначала происходит в сознании людей. Возьми Французскую революцию: ей предшествовало идейное течение, именуемое просвещением, – Вольтер, Руссо, Монтескье. Они ниспровергали нравственные и общественные нормы, а вскоре французы изобрели гильотину. Или вот Гитлер ударился в практическую магию, и через несколько лет тысячи людей сгорели в концлагерях на салотопке.

– Ужас какой, – поежилась Нюта.

– Есть и более близкие нам примеры. После того как русские князья отринули идею братолюбия, Русь попала под ордынское иго. А вернулась к ней – и тут тебе Куликовская битва, Великое стояние на Угре, а потом – «Московское очищение» после Смутного времени, Полтава, Бородино, Битва под Москвой, Сталинградская, на Курской дуге и за Берлин!

– Это что ж, цепь такая? – спросила Нюта.

– А хотя бы и цепь. Можно сравнить ее с линией электропередач, где каждая вышка – определенное поколение, а передающийся по проводам ток – героизм…

– А может быть так, что эта цепь… оборвется?

– Почему ты спросила, девочка?

На самом деле Илария Павловна сама уже догадывалась, почему.

– Вот вы сказали: сначала все происходит в сознании, а потом в жизни. А ведь люди нашего возраста о героизме совсем не думают. Извините, мне кажется, что вы совсем не знаете их, то есть нас…

Илария Павловна обняла Нюту за худенькие плечи:

– Верно, девочка. Это и есть трагедия нашей страны: старшее поколение не смогло передать молодежи нравственную идею. Если это случится, считай, возрождение России состоялось.

– Так сразу?.. – мечтательно протянула Нюта.

– Как известно, в России долго запрягают, но быстро едут. Для нас главное начать.

Нюта помолчала, осмысливая услышанное. Эта девочка с лету все понимала, вероятно, потому, что ей уже пришлось много пострадать. Это тоже идея, заложенная в русском менталитете, – страдания очищают и возвышают как личность, так и общество в целом. Если зло превышает допустимый предел, а люди не хотят каяться, настает черед катаклизмов, болезней, войн, – мир очищается страданием.

– Илария Павловна… – помолчав, снова спросила девочка. – Скажите, а один человек… не герой, не какой-нибудь ученый или писатель… Он может сделать что-нибудь существенное для своей страны?

Вот оно, подумалось учительнице. Главный итог подобного разговора и должен быть таким – чтобы захотелось сделать что-нибудь во благо Родине. И она приготовилась объяснить, как сама понимала, как много раз до этого передумала: