Говорят, нравственное здоровье женщины важнее для общества, чем нравственное здоровье мужчины. Но в жизни эти две категории взаимозависимы: ни одна не заменит другую, так же как ни одна без другой не обойдется. Ведь и общество в целом, когда становится близким и любимым для конкретного человека, получает от него и мужское, и женское названия: Народ, Родина.

Больной все еще был в беспамятстве, а медбратья в белых халатах по-прежнему стояли вокруг него. В соседних палатах находились и другие пациенты, с не столь резко выраженными симптомами. Но, несмотря на это, у них не было шансов выжить самостоятельно: только этот больной, пылающий в самой высокой лихорадке, мог победить смертельные бациллы и выработать в крови спасительную сыворотку.

– Зачем они вовлекали его в опасность? – без слов – здесь вообще разговаривали без слов – вырвалось у одного из медбратьев. – Ведь теперь сами могут погибнуть!

– Он справится, – с надеждой ответили остальные. – Вспомните, уже не раз так бывало…

– А сколько здоровых клеток?

Стоящие у постели взглянули на стены, отражающие все, что делалось в воспаленном мозгу больного.

– Их меньше, но они сильнее. Именно те, что победили заразу, могут дать сыворотку, убивающую яд.

Медбратья с надеждой слушали главного из них, на голову выше остальных. Когда халат на нем распахнулся, стало видно, что он еще и воин, потому что у него были копье и меч. Клинок меча горел как полоска пламени.

И вдруг в палате зазвучал настоящий человеческий голос – не мысленно, а с колебанием воздуха, как говорят люди. Больной неожиданно пришел в себя и слабым охрипшим вскрикнул:

– Крестный[2]!..

– Я здесь, – тотчас же отозвался воин с огненным мечом.

– Что будет? – спросил больной, безнадежно пытаясь приподнять голову.

– Господу ведомо. Я с тобой, и остальные тоже.

– Помогите мне! – с трудом выговорил больной, вновь роняя голову на подушку.

– Все, что можем! Но нужно от тебя! Слышишь?! Старайся выдержать! Старайся!

Больной прикрыл глаза, показывая, что понял, и тут же вновь впал в беспамятство.

– Все-таки он приходил в себя, – безмолвно сказал один из медбратьев.

– Только бы не перед смертью!.. – отозвался другой.

– Скоро придут посетители, они помогут. Сами когда-то болели вместе с ним. И сумели выздороветь.

– Это так.

Несколько секунд длилось молчание. Потом один из медбратьев спросил:

– Ну, а что прочие больные?

Другой пожал плечами:

– Их жизнь зависит от того, как закончится здесь. А пока что ж, все то же… Пациент из соседней палаты объелся апельсинами, отчего у него на щеках выступила оранжевая сыпь. Еще у одного завяли розы, но шипы по-прежнему колются, так что и там ничего хорошего. А еще один прикусил себе половину языка, в знак того, что окончательно порывает с нашим больным. – Он кивнул на постель, вокруг которой они стояли.

– А тот, который зовет себя большим братом?

– В состоянии возбуждения. Ему кажется, он должен пройти по всем палатам и посмотреть, не прячет ли кто из больных оружие.

– Чтобы отобрать?

– Это само собой, но не только. Он говорит, над теми, у кого оно есть, должен осуществляться контроль. Нам он не доверяет, поэтому объявил, что такие палаты должны стать зоной его влияния.

– Но ведь у него тоже есть оружие! Он держит его во всех углах палаты и даже под кроватью, потому что по углам оно уже не умещается!

– Запрет относится ко всем, но не к нему самому, – медбратья не то чтобы улыбнулись – это был лишь намек на сожалеющую улыбку. В следующую секунду они уже были вполне серьезны.

– Что же посетители?

– Сейчас будут. Чувствуешь? Они уже близко!

В палату стали заходить те, кто обычно навещал больного. Как всегда при этом, комната наполнилась различными ароматами, почему-то не перебивающими друг друга. Приглушенно шелестели одежды: княжеские уборы, ризы священников, монашеские рясы – и простые крестьянские рубахи, и ветхие рубища. Позванивали мечи и прочие воинские доспехи. Переливался на белых одеждах красный узор, напоминающий пролитую кровь.

И опять первым к одру больного подошел старец с лучистыми глазами, в монашеском клобуке и поношенной рясе, в желтых лаптях из лыка. А вслед за ним – согбенный старичок в черной шапочке, в белом балахоне, на котором висел большой медный крест. Вновь больного гладила по щеке стройная, как свечка, худая женщина в красной кофточке и зеленой юбке, а к другой щеке прикоснулась маленькая старушка: ее светлая улыбка играла во всех морщинках слепого, но радостного лица. Не было сомнений, что она все-таки видит мир, несмотря на свои сощуренные незрячие очи.

Потом настал черед воинов. Твердой, но плавной поступью подошел высокий и стройный чернобородый князь в серебряных доспехах. Он брал руку больного, однако она безжизненно падала. А другую руку пытался поднять другой древнерусский воин. Он был не так высок, скорее широкоплеч, в красном плаще и с кудрявой русой бородкой. Следом за ним подходила его княгиня в блестящем кокошнике и дорогих уборах. Но сквозь все это великолепие у нее просвечивала надетая на тело власяница.

Вдруг что-то произошло. Стоящих над постелью облетел шорох беспокойства, а самый высокий из них, которого больной называл крестным, вскинул над головой свой огненный меч. Оба воина, державшие больного за руки, тоже обнажили мечи. Старцы и жены, князья и княгини, мученики в белых окровавленных рубашках сдвинулись вокруг больного. На стенах, отражавших бредовые кошмары, сгустилась тьма, и кое-где полыхнули язычки багрово-сизого пламени.

– Как посмел ты, отверженный, войти в сие сонмище святых и ангельских ликов? – грозно вопросил высокий с огненным мечом. И все присутствующие словно повторили его вопрос, тревожно и грозно ожидая ответа.

От двери раздался невнятный свист, порою напоминающий шипение:

– По праву своей добычи…

– Как ты дерзаешь, когда больной еще жив?

– Превышено! Сию минуту мое в тысячу раз превысило ваше!

Взгляды медбратьев скользнули по стенам и, полные непролитых слез, вновь вернулись к своему предводителю. Было ясно, что положение в самом деле критическое: баланс здоровых и зараженных клеток только что сложился как одна к тысячи. Малейший перевес в ту или иную сторону мог сыграть решающую роль. Хотя бы еще одно доброе дело, еще один импульс, направленный к правде, к чистоте, к гармонии…

– Я обещаю! – Это был нежный, но сильный женский голос с грудными переливами. – Вот она – Мальвина, которая завтра станет во святом крещении Евфросинией!.. Пусть это сейчас же ляжет на благую чашу весов. А раз так, уже не превышено!