От двери взметнулся протестующий вой, превратившийся на лету в тявканье и затем в писк, угасший шипением. Больше уже оттуда не доносилось никаких звуков.

А во тьме, все еще покрывающей стены палаты, зажглась одна маленькая звездочка. Из нее вышла растерянная молодая девушка в темных брюках и оранжевой куртке работников коммунального хозяйства. И весь сонм собравшихся возле больного радостно смотрел на нее, мельчайшую клеточку организма, находящегося между жизнью и смертью, микроскопическую светлую точку, способную остановить перевес зла. Все бывшие здесь старцы и жены, правители и священство, блаженные и мученики вздохнули с облегчением, а воины вложили мечи в ножны. Медбратья радостно шуршали рукавами, похожими на крылья.

– Я обещала, – повторила княгиня своим дивным переливающимся голосом. – Смотри, Мальвина, я за тебя поручилась.

Потом она обняла девушку и накинула поверх ее оранжевой безрукавки крестильную рубашку, длинную и ослепительно белую. «Как совесть после крещения», – сказали медбратья, у которых были такие же сияющие одежды.

– Я буду это носить? – с трепетом спросила девушка.

– Завтра это станет одеянием твоей души, – улыбнулась в ответ Евфросиния.

– «Ризу мне подаждь светлу одеяйся светом, яко ризою!..»[3] – серебристо звенели голоса медбратьев.

– Но ведь эта белизна долго не продержится! Ведь пойдут пятна, разводы; пропадет такая красота! – взволновалась девушка.

– Постираешь, – продолжала улыбаться княгиня.

– В чем? Я, конечно, знаю, что сейчас рекламируют много отбеливающих средств, с хлором и без хлора. Но такая одежда… Такую я просто не знаю, в чем стирать!

– В своих покаянных слезах, – объяснила княгиня. – Будешь время от времени ходить на исповедь. Темные пятна на светлой ризе – грехи, пятнающие душу А когда оплачешь грехи, она очистится.

– И тогда можно приступать к таинству Святого Причащения, – радостно досказали медбратья.

Я проснулась с мыслью, что сегодня мне предстоит что-то важное, только не могла вспомнить, что именно. И тут позвонила Нюта:

– Мальвинка, пойдем сегодня со мной в Душепопечительский центр.

– Зачем? – удивилась я. – Ты же давно ходишь туда одна.

– Меня сегодня Толик будет провожать, а я стесняюсь, – смущенно хихикнула Нюта. – О чем мне с ним всю дорогу разговаривать?

– Это тот Толик, который у Иларии Павловны живет? – В первый момент я своим ушам не поверила. – Он же пьющий! Помнишь, как у Тимура Шаова: «А это друг мой Толик – но вас, говорю, не заинтересует он, он, видите ли, алкоголик…»

– Знать не знаю никакого Шаова, – отрезала Нюта.

– И потом, этот Толик старше тебя!

– Ненамного. Ему сорок лет, ну, может, чуть больше. А мне двадцать пять… В дедушки еще не годится!

Я вспомнила о Леониде Сергеевиче, и мне стало грустно. Ну было бы ему тоже сорок, так нет – наверное, пятьдесят с лишним…

– Мальвиночка, я тебя очень прошу!.. Ты ведь, наверное, с уборкой уже закончила? Ну что тебе стоит!

– Ладно уж, так и быть. С уборкой, действительно, на сегодня все. Сейчас приму душ и пойдем.

Так я оказалась в Душепопечительском центре, куда сегодня не собиралась. Провожавший нас с Нютой Толик всю дорогу молчал, смущенно покашливая. Подруга тоже молчала, а мне пришлось выискивать нейтральные темы разговора, который они почти не поддерживали.

Но, как ни удивительно, именно после этого странного провожания я поняла, что Толик и Нюта очень подходят друг другу. Эдакий фарфоровый ландыш в каменной серой подставке – на такой сувенир я любила смотреть девчонкой в витрине галантереи. Или живая белая фиалочка под сенью некрасивого, но широкого плотного куста, защищающего от непогоды.

Распрощавшись наконец с Толиком, мы вошли в центр. Нюта отправилась на беседу к психологу, а я решила поторчать в коридоре, чтобы Толик успел уйти домой. Мне не хотелось делить с ним еще и обратную дорогу: пусть лучше Нюту встречает и провожает, одну только Нюту. Это она первый раз смутилась, вплоть до того, что вызвала на подмогу меня. А дальше пойдет-покатится, растает ее смущение как сиреневый туман…

– Здравствуйте, – сказал надо мной чей-то голос, и я увидела отца Андрея. – Вы ведь Мальвина?

– Да, это я. Здравствуйте, отец Андрей.

Все-таки в моем имени есть одно бесспорное преимущество: из-за него меня никогда ни с кем не путают.

– Помню, мы с вами говорили о вашей подруге, а после о вас самой. Вы ведь родились в день памяти святой княгини Евфросинии, верно?

Оказывается, он запомнил меня не столько по необычному имени, сколько по этому факту – тоже весьма знаменательному, если я все-таки решу окреститься с именем Евфросинии. И словно читая мои мысли, отец Андрей спросил:

– Креститься не надумали? А то назначим день…

В принципе я созрела, но, с другой стороны, зачем пороть горячку?.. Ведь я и в центр-то сегодня пришла случайно, из-за Нюты с ее смущенным Толиком. А тут сразу – назначим день… Не то чтобы у меня был какой-то протест против крещения, просто хотелось перенести это событие на потом, на неопределенное время. Наверное, я созрела еще не полностью…

– Знаете, Мальвина, – доверительно сказал мне отец Андрей, – разумеется, таинство должно совершаться, когда вы сами хотите. Но только хочу вас предупредить…

– О чем?

– Давно замечено: взрослый человек, чтобы окреститься, должен преодолеть некий внутренний барьер. То есть ему не хочется креститься именно сегодня, сейчас…

Я спросила:

– А почему нельзя подождать, пока человек соберется?

– Потому что каждый раз, как только он соберется, вновь возникнет желание отложить на потом.

– Да почему же?

– Да потому, что так нечистая сила подстраивает: сегодня одно не так, завтра другое, послезавтра просто настроения нет. А со временем человек вообще перестанет об этом думать, да так и останется некрещеным…

Мы немного помолчали. Мне вдруг вспомнилось ощущение, с которым я утром проснулась, – что сегодня мне предстоит сделать что-то особенное, очень важное, можно сказать, вопрос жизни и смерти.

– Если вы сейчас не спешите, пойдемте со мной в храм, – предложил отец Андрей. – Я покажу вам образ княгини Евфросинии. Вы видели его в первый раз, как пришли, но теперь он вставлен в иконостас…

– Пойдемте, – согласилась я.

Мне захотелось взглянуть в лицо своей княгини. Может быть, она подскажет, что такое я должна вспомнить?

И вот я увидела Евфросинию. Я узнала ее среди других икон, потому что она сама посмотрела на меня своими лучистыми глазами. И я вспомнила какой-то большой зал, превращенный в палату для больного, от которого зависит будущее всей земли. Я была мельчайшей частицей, одной из биллиона клеточек этого больного, но, тем не менее, от меня в тот момент зависела его жизнь и смерть. От того, останусь ли я только Мальвиной, или стану еще Евфросинией.