– Нет, ее похоронили в Париже, хотя она желала бы,наверное, лежать в Мулене. Но как раз когда пришло известие о ее внезапнойсмерти, в дом ударила молния. Вы представляете?! И он сгорел. Все сгорело, всеее вещи, хотя ее правнучка Моник очень старалась спасти записки своей бабушки.Ну куда там, все так полыхало!.. – махнула рукой Жаклин.

– Жаль! – чуть ли не простонала Алёна.

Да уж! Если бы удалось каким-то чудом добраться до записокэтой неведомой мадам, какой романчик смогла бы создать на их основеписательница Дмитриева!

Ага, так бы тебе их и дали потомки миллионерши!

Ну и ладно, все равно они сгорели… в смысле, записки, а непотомки, – на нет и суда нет.

Еще раз поблагодарив за косточковыбивалку и пообещав вернутьее к вечеру, Алёна и Марина отправились домой, где свалили воспитание ребенкана Мориса, а сами чуть ли не в драку взялись за выбивание косточек, причемпродвинутая Марина получала от пользования «полным отстоем» ничуть не меньшеудовольствия, чем отсталая Алёна.

День прошел сугубо в хозяйственных хлопотах, в сугубой иприятной реальности, и к исходу его, когда на столе выстроилось двадцать шестьбанок и баночек с вареньем, по-тутошнему говоря, конфитюром, Алёна почтиубедила себя в том, что никакого Никиты не было, не было, не было, что он ейпомерещился, померещился, померещился!

Эта уверенность укрепилась за ночь, во время которой Алёнапочти непрерывно видела эротические сны… правда, с участием не Фримуса и дажене киллера Шершнева, а сны вполне традиционные – с участием этого проклятущегомальчишки из Нижнего Новгорода. Господи, ну как же он любил ее в этих снах, какволновал, до какого исступления ее доводили эти черные, сияющие, смятенныеглаза, эти тяжелые, прерывистые вздохи, эта его привычка вдруг, наканунерокового мига, просунуть руки ей под спину и прижимать, прижимать к себе так,что она начинала задыхаться, уткнувшись в его горячее атласное плечо, и не былоникакой возможности разомкнуть хватку его железных мышц, и тогда, словно вотместку, она запускала пальцы ему под мышку, касалась коротких, мягкихзавитков, которые он нарочно не сбривал по ее просьбе… У него пресекалосьдыхание… другой рукой она начинала гладить его спину, медленно ведя пальцы отвзмокших завитков на затылке и ниже, ниже… и вот, когда ее рука касаласьпоясницы, он начинал умирать, начинал биться в нее всем телом, хрипло, вздох завздохом, снова и снова выдыхая ее имя: Алёна, Алёна, Алёнушка моя… Тут уже невыдерживала и она, и тогда стоны их сливались, и сливались их пот, их любовнаявлага, их кровь на искусанных губах, их внезапные слезы…

Впрочем, все это чудо случалось наяву, она помнила, никогдане забывала, как это было, ну а сны, словно нарочно, прерывались на самоминтересном месте, так что Алёна просыпалась раз двадцать: слушала шум дождя, вкотором ей чудился шепот Игоря, отсчитывала удары часов на старой церковнойколокольне… – а потом снова проваливалась в сон, и утром кое-как вытащиласебя из постели – с головной болью, вялая, потная…

Небо было серым, а ветерок – прохладным. Но завесу туч вдругпросверлил сверкающий солнечный луч, и вялость Алёны как рукой сняло. Онаторопливо умылась, оделась, бесшумно выскользнула из дому и на перекресткеповернула туда, куда указывала стрелка с надписью: «Tonnerоua – 17». ДоТоннеруа семнадцать километров…

Спустя несколько шагов Алёна заметила, что по мокромуасфальту впереди тянется узкая извилистая дорожка, словно здесь проползлокакое-то длинное-предлинное пресмыкающееся. На миг вспомнилась давешняя змея…но тотчас она увидела впереди, метрах в двухстах от себя, на седловиненебольшого перевала, сгорбившуюся фигуру велосипедиста в черной майке – и улыбнулась.

Итак, это была не змея. Фримус и сегодня выехал на свойутренний променад! Причем именно по этой дороге.

Забавно…

«Удар иль поцелуй произойдет меж нами?..»

Скоро это выяснится.

Как говорится, каждая Золушка мечтает встретить своегопринца, а каждая девушка мечтает выйти замуж за миллионера. Мой принц так иостался для меня недостижим, а вот выйти за миллионера мне удалось. Не скажу,что мне одной из нас, русских манекенов, посчастливилось сделать удачнуюпартию: например, Гали́ Баженова, после неудачи своего первого брака,вышла замуж за графа Станисласа де Люара (она приняла католичество, чего яникогда так и не сделала, и отныне звалась графиней Ирэн де Люар); Ия Ге сталаледи Абди после брака с английским баронетом Робертом Абди; Женя Горленко вышлаза виконта де Кастекса; Лидия Багратени стала женой лорда Детерлинга; КираБорман вышла замуж за депутата Аршамбо; Соня Кольбер – за хозяина модного дома«Шарль Монтень», очень состоятельного голландца; а Наталья Палей (между прочим,«настоящая Романова»: дочь великого князя Павла Александровича от егоморганатического брака с Ольгой Валериановной Карнович-Пистольской!) сталаженой знаменитейшего кутюрье Люсьена Лелонга и сделалась символом его мезона.Киса Куприна, хоть и не вышла замуж, имела бурный роман с Марселем Л’Эрбье иснялась у него в пяти фильмах; да и другие наши девушки имели успех вГолливуде…

Словом, примеров житейских удач наших манекенов можно привестинемало, однако мое замужество было самым первым в этом списке, да к тому жесамым феерическим. Оно произвело большое впечатление на всю нашу эмигрантскуюсреду, и поэт Валентин Горянский (настоящий поэт, стихи которого печатались и в«Русской мысли», и в «Иллюстрированной России»,[24] не то чтостихи кое-кого другого…) даже написал по этому поводу прелестный опус. Неудержусь, чтобы не привести его, потому что он не только отражает – правда,изрядно романтизируя! – историю моего замужества, но и как бы воплощаетчаяния всех нас, красивых изгнанниц, отчаянно мечтавших о счастье в чужойстране.

Стихотворение называется «Манекен Наташа», и подзаголовком унего стоят слова: «Летняя повесть».

I

У манекена Наташи,

Маленькой мидинетки,[25]

Праздники редки.

Целые дни Наташа

Как рыбка в сетке:

Повернитесь, Наташа!

Примерьте, Наташа!

Пройдитесь, Наташа!

Праздники редки,

Горькая чаша —

Жизнь мидинетки…

И вдруг —

Разомкнулся однажды

Заколдованный круг!

Разомкнулся однажды!