Мне кажется, что это Корсак. Я перестаю вырываться, мыостанавливаемся, туман рассеивается, и я вижу… я вижу, что передо мной тасамая, ненавистная мне, служебная каморка Анны, в которую я когда-то заглянулачерез окно. И я вижу то же самое, что и тогда: Анну в ее шелковом платье,поднятом до талии, а перед ней какого-то мужчину на коленях. Это Никита, думаюя, и чувствую, как сердце мое превращается в осколок льда. Я смотрю на Анну, наНикиту и думаю: как жаль, что я не владею черной магией, что не могу убиватьвзглядом! Я бы убила их сейчас, убила бы их обоих, без всякой жалости! Почему,ну почему у меня нет револьвера, чтобы застрелить их!

И в эту минуту раздается выстрел, потом другой, совсем рядомсо мной, и такие громкие, что я едва не глохну даже во сне…

В невероятной, небывалой тишине любовники падают мертвыми.

Я в ужасе оборачиваюсь и вижу, как расходится дымок,вылетающий из ствола револьвера, который держит стоящий рядом со мной мужчина.Он откидывает капюшон и – боже мой, я обнаруживаю, что это мой отец! Мой отецзастрелил Анну и Никиту!

Сердце у меня падает, падает… вся злость уходит из него, яне чувствую ничего, кроме лютого горя: ведь отныне Никита воистину потерян дляменя навсегда!

Я снова смотрю на поверженных любовников – и теперь вижу ихлица. Это Анна, да, я узнаю ее обычную полуулыбку, не то дразнящую,бесшабашную, не то печальную, как бы прощальную… – теперь уж точнопрощальную! – но мужчина – не Никита. Это Максим, наш танцор-красавец,брат Мии!

Я снова оборачиваюсь к отцу… да ведь это не отец! Это Никитастоит рядом со мной и смотрит своими необычайно яркими глазами со страннымвыражением. Я так счастлива, что он жив, что отец не убил его! Бросаюсь ему нашею, обнимаю, надеясь (ну да, я всегда без толку на это надеялась!), что и онменя сейчас обнимет… и тут же чувствую, что руки мои обнимают пустоту.

Я одна. Ледяной туман сомкнулся вокруг, я не вижу убитойАнны и ее любовника, а слышу только удаляющиеся шаги Никиты и его голос:

– Благословляю вас, милая девочка…

Боже ты мой, даже и сейчас, когда я привыкла к этому сну,когда вполне понимаю его смысл и даже, честно признаюсь, мне его пороюнедостает, – даже сейчас я просыпаюсь после него в слезах. Что же говоритьо моих пробуждениях тогда, в те годы, когда моя сердечная рана была еще совсемсвежа?

Моя подушка, без преувеличения могу сказать, была мокройнасквозь. Я вставала с опухшими веками и всерьез боялась, что это будетзамечено однажды хозяином, что это может стать концом моей карьеры: ведьценились не только наши фигурки, но и наша фарфоровая красота! И я еще большененавидела Анну: вот ведьма, думала я, она даже и теперь, когда мы не видимся,даже во сне продолжает портить мне жизнь!

Шли дни, которые чем дальше, тем больше превращались всеголишь в привычное лекарство, которое было уже не в силах утишить моей сердечнойболи. Нет слов, случались события, которые отвлекали меня от прежних страданий.То мы устраивали вечеринки для русских манекенов – снимали зал какого-нибудьбистро. То собирались у кого-нибудь в квартире – если хозяйка оказывалась неслишком строга и готова была посмотреть сквозь пальцы на наше веселье и на то,что православные праздники отмечаются не в те дни, что французские. Отчего-товсе французы в ужас приходили, что наши Рождество и Новый год не совпадают с ихРождеством и Новым годом, а празднуются на тринадцать дней позже. А некоторыенаши обычаи – например, на счастье бить посуду – их просто в столбнякповергали! Но вели мы себя на этих сборищах прилично. Разумеется, никакихмужчин: ни-ни!

Вообще русские манекены были известны своими манерами исдержанностью – что дома, что на работе. Не то что француженки! Мнерассказывала наша девушка, Ольга Кампанари, которая одна из немногих русскихполучила работу dame receveuse в одном из maison de couture, где русскихманекенов не было… Кстати сказать, очень многие мечтали сделаться damereceveuse! Эта работа считалась классом выше, чем работа манекена. Damereceveuse должна была знать языки, принимать иностранок (в основном американок,их в то время в Париже было несчитано!) и сопровождать их по отделам магазина вкачестве переводчицы. Ну так вот, Ольга говорила мне, что французские девушкиведут себя до того «непринужденно», даже перед покупательницами стыдно. Новыемодели показывали с неподвижными, кукольными личиками, словно демонстрируя своепрезрение к туго набитым заокеанским кошелькам, а потом, в задних комнатахмезона, сбросив эти модели, спешили вознаградить себя за это вынужденноебезмолвие и каменное спокойствие. Полураздетые девицы катались друг на другеверхом, порою дрались или в самых отборных выражениях сводили счеты, незамечая, что какая-нибудь пожилая американка, приоткрыв дверь, смотрит на нихчерез лорнет совершенно так, как она смотрела бы на клетку с обезьянами, апотом говорит сопровождающей ее Ольге Кампанари: «Oh, how funny![23]»Ну, наверное, будешь funny, если ты не высокородная русская княжна, не дочьгенерала, не смолянка… Наши девушки просто не могли себе позволить выглядетьподобным образом. Нам случалось даже нашего патрона поставить на место ипоказать ему, что такое чувство собственного достоинства!

Как-то раз мы выехали для показа новых моделей Пуаре вБерлин. Дефиле намечено было провести в театре «Die Comedie». Патрон в то времябыл увлечен своей новой идеей: простота кроя при вызывающем рисунке ткани. Онпросто помешался на геометрическом орнаменте, и нарочно для этой поездки быласоздана коллекция пальто в ярко-зеленую и ярко-желтую полоску. В этих пальто мыи поехали в Берлин, привлекая к себе общее внимание что на вокзалах, что впоезде, а дамы-попутчицы смотрели на нас с нескрываемой завистью и,чувствуется, с трудом скрывали желание померить эти прелестные, хотя инесколько вызывающие пальтишки. Ведь в то время кутюрье ведущих мезоновсоздавали модели вовсе не для того, чтобы девицы с отчужденным выражением лицпрошлись в них по подиуму туда-сюда, вызвали сдавленные вздохи публики – и ещеподи пойми, задыхается она от восторга или давится от смеха! – а потом этивещи пылились бы на складах, потому что ни одна женщина, будучи в здравом уме,не наденет на себя эти сооружения из тканей, кож и меха. В то время кутюрьезнали, что после дефиле та или иная модель будет выпускаться для продажи,потому наши попутчицы мысленно и примеряли эти пальто на себя.