* * *

Вадим застал их в мастерской. Котенок, сильно похорошевший после купания, сидел на диване и внимательно следил за Надей, которая опустилась на крутящийся стульчик у мольберта и впала в подобие транса.

– Надя? – В голосе мужа звучало такое изумление, что она сразу увидела ситуацию его глазами.

В их доме никогда не было животных и не предполагалось их появление. Напрасно Лешка изводил родителей мольбами завести «хоть кого-нибудь» – Надя была категорически против шерсти в доме. «И не уехать никуда», – добавляла она, будто ставя жирную точку в обсуждении. Расстроенный ребенок бормотал: «Как будто нам так нужно куда-то уезжать», – а Вадим добавлял: «Слушайся маму». На этом разговоры заканчивались.

И вдруг…

– Это Волчица, – сказала Надя, сама не очень веря, что произносит это вслух.

– Ого, как серьезно. А где ты ее взяла?

– На газоне, – растерянно ответила она и уточнила: – Ты против? Мы уже искупались.

– Вы уже искупались, – иронически подчеркнув первое слово, Вадим покачал головой.

– Как тебе кажется, имя подходит?.. И кстати, где ты был так поздно?

– Имя, имя… Волчица, говоришь? – И Вадим, не отвечая на последний вопрос, прошел к дивану, легко тронул нос котенка и взял малышку на руки. – Волчица… Нет, знаешь, по-моему, нужно поискать другой вариант.

И Вадим отпустил котенка, который решительно выдирался из его рук и, получив свободу, немедленно принялся вылизывать свои пока еще тощие бока.

Глава 39

В продух просочился запах гари, и Света очнулась. Горит дом? Метнувшись к крошечному оконцу, она хрипло вскрикнула от боли в груди и тут же сильно ударилась головой о потолок: высота погреба была совсем небольшая, здесь даже невысокая Лидочка возилась пригнувшись.

Уж лучше бы он горел! Тогда хоть кто-то показался бы на участке, и она могла бы, собрав остатки сил, докричаться до живого человека.

Но это, видимо, жгли листву. А может, соседи разожгли мангал и жарили мясо, и сок капал на угли, и по краям насаженных на шампуры кусочков зарождалась и пузырилась загорелая ароматная корочка… Желудок свело до спазма. Господи, ну если не есть, то хотя бы пить… как же хочется пить!

Тихо подвывая от боли в отбитой до отека руке, она снова принялась колотить в крышку люка и вдруг замерла.

Стоп, а ведь в кухне тоже есть люк. Оттуда тоже можно спуститься в подпол. Как же я раньше не додумалась?

В погребе было уже совсем темно – по-видимому, снаружи наступил вечер. Сколько я здесь – сутки? Двое? Сколько я не слышу никаких звуков, кроме вздохов песка под ногами, собственного сердцебиения и хрипа в истерзанных жаждой легких?

Света встала и принялась обшаривать потолок, который не давал ей распрямиться в полный рост. Если лаз из гостиной здесь, то выход на кухню должен быть там… Она ощупывала каждый сантиметр сухого неровного потолка в поисках зацепки… Это должно быть дальше. Там, наверху, между кухней и гостиной построена печь – огромная, массивная русская печь, которую не использовали уже лет тридцать. Не на полу же она стоит? Она должна уходить в фундамент. Значит, вот-вот, буквально вот сейчас, будет ее бок, а за ним – проход во второй погреб.

Она зарычала от отчаяния, уткнувшись в кирпичную кладку. От стены до стены. Проклятый погреб разделен на две части, и стена между этими частями почему-то сплошная. Боль в голове била набатом, каждый вдох давался с трудом – похоже, сломаны ребра. Сколько она еще протянет…

* * *

Лешка и раньше ругал их за незапертую калитку – пару раз о ней действительно забывали.

– Вы с ума сошли, – горячился будущий правоохранитель, – это же вопрос безопасности! Какой смысл в крепком заборе, если любой может войти в открытую дверь!

Они кивали, и слушали, и действительно старались не забывать о калитке. Но тогда в доме были Надя и дети, а сейчас Света жила одна.

«И слава богу, – с ожесточением думала она, – теперь я сама себе хозяйка, и никто мне не будет указывать».

Когда из Кратова вслед за детьми уехала Надя, в опустевшем доме сгустилось одиночество. Словно парализующий газ, оно забралось во все углы, щели и поры, вытеснив воздух. Света могла целый день проваляться в постели или слонялась по дому в пижаме, прикасаясь то к одному, то к другому безмолвному предмету.

Это было невыносимо.

В ее заграничной жизни одиночество было привычным дневным состоянием. Работать в офисе ей было бы нелепо: бизнес Пьера не только давал приличный доход, но и требовал частых разъездов, и жена, конечно, ездила с ним. Если бы Светлана вышла на работу, эти поездки пришлось бы согласовывать с начальством или пропускать, и их наполненная короткими романтическими вылазками семейная жизнь омрачи лась бы чередой досадных разлук. Преподавание тоже не годилось: даже частный учитель не может без расписания, а ей нужно было быть свободной для мужа. Поэтому, проводив Пьера в офис, Света погружалась в самые разнообразные занятия, которые должны были заполнить день до вечера.

Не хозяйство, боже упаси! Этим занималась приходящая домработница, иначе их бы просто не поняли. Света подолгу пила кофе, много гуляла, фотографировала, была постоянной гостьей в модных магазинах и на блошиных рынках – и все это в наушниках. Музыка, окружавшая Светлану с детства, и сейчас оживляла все ее занятия. Плейлисты были бесконечными: русская классика, итальянская опера, самые странные миксы современных электрических ритмов. Звуки были ее страстью, предметом коллекционирования, фоном всех мыслей и чувств. Если в плеере кончался заряд, она могла подолгу, замерев на какой-нибудь скамейке, прислушиваться к шипению велосипедных шин по асфальту, едва слышному плеску воды о гранит парапета, обрывкам речи. Она даже читала под музыку! И чем толще книга, тем лучше: нырнешь в придуманный мир – и ты сама себе не хозяйка.

Не хозяйка. Это и стало проблемой. Когда Свете наскучило плыть по течению, она вдруг осознала, что ничего не решает сама. Пьеру этот расклад казался совершенно естественным:

– Дорогая, но ведь я забочусь о тебе, а ты заботишься обо мне. Мы оба подстраиваемся под бизнес, который нас кормит, но тебе не приходится больше ничего делать. И нам весело вместе. Не этого ли мы хотели с самого начала? Не капризничай, пожалуйста, у меня так много работы.

У него действительно всегда было много работы.

Когда после переезда в Бельгию Пьер предложил жене заняться антикварным книжным магазином, она жалела только о том, что этого не случилось лет на десять раньше. Сейчас они оба понимали,