года скончался любимый наставник Фридриха, Жак Эгид Дуан де Жандюн, один из четырех или пяти человек, которых Фридрих желал видеть, возвращаясь с войны, и просил Фредерсдорфа в письмах организовать встречи с ними. Он сделал Дуана директором академии в Лейгнице и попросил его сообщать, о чем говорили люди, когда он отправился на Первую Силезскую войну. Фридрих Рудольф фон Ротенбург умер зимой 1751 года — новообращенный католик, он был другом Фридриха со времен осады Филлипсбурга с тех далеких дней, когда кронпринц сопровождал отца во Фландрию и встретился с Евгением Савойским. «Вчера в моей богадельне умер Ротенбург», — написал Фридрих Вильгельмине 29 декабря. Сестра лучше других понимала, что значит потеря старых друзей для ее любимого старшего брата. В ноябре 1751 года в возрасте сорока трех лет скончался Жюль Оффрэ де ла Меттри, писатель, изгнанный из Голландии, бывший военный врач французской армии, написавший книгу, в которой старался описать все странные явления с чисто материалистических позиций. Он, вероятно, был единственным признанным атеистом в окружении Фридриха. Король считал его работу поверхностной: «Хороший доктор философии, но плохой писатель. Можно наслаждаться его компанией, если не читать его книг». Король находил де ла Меттри, большого шутника, обладавшего сообразительностью и воображением, забавным, хотя тот однажды совершил непростительный проступок — болтал с посторонними о беседе за королевским обеденным столом.

Некоторые друзья покинули его. Альгаротти, симпатичный и довольно хвастливый венецианец, покоривший Фридриха своим обаянием, приехавший в Рейнсберг в счастливые «ремюсбергские» дни, потерял голову от любви к прекрасной Барбарине и в 1753 году уехал из Потсдама в Италию, где и остался, несмотря на все приказы Фридриха. Они продолжали переписываться; Альгаротти организовал поставку из Венеции рыбы — Фридрих особенно любил тунца, — но так и не вернулся.

Приятную компанию королю составлял д’Аржан — Жан Батист де Бойе, маркиз д’Аржан, в том числе и в годы Семилетней войны. Д’Аржан, родом из Прованса, был философом-вольнодумцем, написавшим «La philosophie du bon Sens», но получившим известность благодаря другому сочинению — «Еврейский шпион». Подвергшись преследованию со стороны французских властей, он поселился сначала в Голландии, потом в Вюртемберге, а в 1740 году переехал в Берлин. Фридрих назначил д’Аржана заведовать кафедрой философии в академии и постоянно проявлял к нему знаки внимания, посмеиваясь над его пользовавшейся широкой известностью ипохондрией и суеверностью, например, тот приходил в ужас, если за стол садились 13 человек. Но он был веселым, добродушным человеком, общение с ним приносило королю спокойствие. Д’Аржан считал своей задачей поддерживать у Фридриха хорошее настроение и время от времени его развлекать. Жизнерадостность и хорошие манеры провансальца во многом определяли атмосферу в Сан-Суси, где, как при любом дворе, происходили раздоры. Кое-кто считал его ненормальным, по, как говорят, за тридцать лет службы у Фридриха д’Аржан ни разу никого не поставил в неловкое положение, никого не обидел и, несомненно, всей душой любил короля.

Фридрих получал удовольствие от глупых розыгрышей. Д’Аржан какое-то время был директором театра в Берлине и в 1749 году женился на талантливой, но некрасивой балерине, мадемуазель Кошуа, которая сначала Фридриху не понравилась, но потом он тепло отзывался о ней — «она полна остроумия, знаний, талантов». Однажды д’Аржан взял красивое платье, в котором его супруга исполняла на сцене роль королевы, и переделал его в роскошный халат для себя. Как-то он беззаботно отдыхал, надев халат, и послал сказать, что чувствует себя неважно и не придет вечером на ужин к королю. Фридрих гут же надел черную одежду, заставил несколько человек из своего окружения сделать то же самое и прошел в апартаменты д’Аржана, где нашел маркиза возлежавшим на кровати в халате. Визитеры встали вокруг него, словно для причастия больного, и палили масла ему на халат «в знак отпущения грехов» на смертном одре. Подобные грубые шутки развлекали льстецов, но были неприятны для тех, над кем шутили. Д’Аржан, однако, относился к ним снисходительно, так как они исходили от человека, которым он восхищался и которого любил. У д’Аржана в Сан-Суси были комнаты, в них уединенно проживала его семья. Фридрих обставил покои новой мебелью и новел друга их показывать, специально сделав остановку в библиотеке, где несколько полок были уставлены рядами произведений отцов церкви. Прекрасные переплеты книг заключали пустые страницы — очень характерная для Фридриха шутка.

Другая обычная для короля шутка была разыграна над одним пастором из Померании, назвавшим короля Иродом. Пастора вызвали в церковный суд, где председательствовал переодетый Фридрих. Там «председатель» подверг несчастного пастора допросу. Ирод? Интересная аналогия. Который из Иродов? Ирод Аптипас? Аптипатер? Когда проживал тот Ирод, которого имеет в виду пастор, и что именно заставило его провести такую параллель? Бедняга, продемонстрировав полное невежество, бежал в свой приход.

Д’Аржан многое сделал для поддержания у Фридриха душевного равновесия в трудные времена, особенно военные. Когда они вместе были с войсками под Лейпцигом, маркиза встревожило, что король ничего не ел за ужином. Это был кризисный момент для всей кампании. Он отправился в королевские покои и нашел Фридриха сидящим на полу с блюдом фрикасе и кормящим собак. Он заставлял их соблюдать очередь при помощи тросточки. Д’Аржан радостно хлопнул в ладоши: «Пять величайших держав Европы объединились против курфюрста Бранденбурга и, несомненно, спрашивают себя, что он делает в данный момент? Строит опасные планы на следующую кампанию? Собирает на нее деньги? Пополняет склады, людской и конский состав? Готовится к переговорам, чтобы разобщить противников? Нет! Он преспокойно сидит на полу и кормит собак!»

В этих словах, прозвучи они в устах других людей, можно было бы заподозрить подхалимаж, но не у д’Аржана. Он боготворил Фридриха и чем дольше находился рядом с ним, тем больше находил качеств, восхищавших его. Комментируя письма короля, маркиз сказал: «В них я по-настоящему столкнулся с его величественным духом». Ему Фридрих адресовал строки в трудный для пруссаков момент, после того как австрийцы захватили в 1761 году Швейдниц:

Aujourd’hui des revers le poids nous importune;

Demain Vinconstante fortune

Nous favorisera, Marquis, et nous rirons!