управляющим королевским двором. Положил жалованье в размере 20 000 франков и пообещал 4000 для мадам Дени, полагая, что она будет жить с Вольтером и присматривать за его домом. К двенадцати элегантным строкам —

L’éclat n'est rien pour vous: votre belle âme n'aime

Que la sublime gloire et l'immortalité[150], —

были приложены ключ управляющего и крест «За заслуги».

Поначалу они поддразнивали друг друга школярскими загадками: «P/viens а Ci/sans (Viens souper à Sans Sousil)», — писал Фридрих и получал ответ: «J а Р (J’ai grand appetit!)»[151]. Не ясно, до какой степени Вольтер не понимал, насколько Фридрих скептично относится к нему. Ни его, ни короля не могла обмануть цветистость комплиментов — это было игрой, вести ее предписывали хорошие манеры. Вольтер, вероятно, полагал, что его репутация и интеллектуальное превосходство обеспечат относительную безопасность. Фридрих, любитель интриг, мастером которых был Вольтер, наслаждался натянутостью отношений, раздорами, царившими среди талантливых людей, окружавших его. Вопрос заключался в том, будет ли перейдена черта.

Вскоре это случилось. В феврале 1751 года Фридрих из Потсдама написал Вольтеру, чей дом находился в Берлине, язвительный ответ на письмо, в котором содержалась его жалоба на клевету. Королю донесли, заявлял он, что он, Вольтер, допустил финансовые нарушения. Некоторые лица в королевском окружении, недостойные своего положения, вводят его в заблуждение. Он назвал имена.

Это явилось кульминацией. А произошло вот что. Вольтер пытался заработать немного денег незаконным путем. Он попросил одного еврейского ювелира по имени Гиршель приобрести для него со скидкой несколько векселей Саксонского казначейства, подлежащих оплате по номиналу прусским подданным и таким образом гарантировавших определенную прибыль. Вольтер не являлся прусским подданным, и сделка была незаконной. В качестве оплаты он передал Гиршелю чек Парижского банка, а в залог до получения саксонских ценных бумаг принял несколько бриллиантов. Бумаги задержались и не пришли. Тогда Вольтер аннулировал чек. Гиршель потребовал вернуть бриллианты и обвинил Вольтера в подмене нескольких из них худшими но качеству камнями. Он угрожал довести дело до суда, хотя в данном случае вопрос был урегулирован. Скандал дошел до Фридриха. Возмутительность ситуации привела его в бешенство — явная уловка Вольтера, пытавшегося представить себя прусским подданным в целях мошенничества, аннулирование чека, заявление потерпевшей стороны о подмене камней — сам факт сделки и связанных с ней обвинений, ставший известным в Саксонии и Берлине, касался фаворита и доверенного лица короля. Фридрих был в ярости. Он по-прежнему считал Вольтера гением, но тот оказался жалким мошенником. И вот тогда король получил от Вольтера письмо, в котором тот жаловался, словно был пострадавшим, а не пойманным за руку виновником происшествия.

Его ответ был ледяным. Вольтер, писал он, имеет наглость указывать на то, кто должен или не должен быть доверенным слугой короля. Поступая таким образом, он мстительно возводит вину на невинных людей, против которых затаил злобу. Однако это Вольтер позволил себе финансовую нечистоплотность и оказался недостойным. Более того, самым непозволительным образом обсуждал с русским послом вопросы, которые его совершенно не касались, и намекнул при этом, что действует в соответствии с инструкциями короля. Он также вмешивается в личные дела его придворных. Фридрих заканчивает письмо словами: «Если вы способны решиться жить как философ, я буду счастлив видеть вас. Если, однако, вы предаетесь пылу ваших страстей… то не доставите мне удовольствия приездом сюда и лучше оставайтесь в Берлине».

После этого все письма — и стихи — Вольтера льстивы и раболепны. Посланий от Фридриха немного, они коротки и посвящены главным образом литературной критике. Лишь в октябре 1751 года он прислал двенадцать стихов поздравительной оды, написанных почти в прежней манере: «Quel avenir t’attend, divin Voltaire!»[152]

Вольтер понимал, что его влияние на Фридриха практически исчезло. Он пытался лестью вернуть расположение короля. Когда умер Ротенбург, как он знал, человек, близкий королю, Вольтер рассказывал, насколько восхищался им и что покойный согласился быть его, Вольтера, душеприказчиком. С д’Аржаном у него ничего не вышло, тот никогда не любил Вольтера, но Фридрих заметил, что их силы не равны. «Д’Аржан вернулся из Франции, — писал он Вильгельмине, — и уже схватился с Вольтером — крапивник[153], наскакивающий на орла! Можно догадаться, кто вышел победителем!» Фридрих однажды сказал, что Вольтера следует поместить в клетку, как попугая, «и быть осторожным в высказываниях, находясь рядом с ним!»

Осенью 1752 года буря разразилась вновь. В сентябре Вольтер написал мадам Дени, находившейся с визитом в Париже, что он ведет при посредничестве герцога Вюртембергского переговоры по страхованию их жизней, дяди и племянницы. Страховка будет оплачена из средств, которые он намерен перевести из Берлина, предположительно в Штутгарт. Она может рассчитывать на его близкий отъезд. Вольтер горел нетерпением.

Кроме этого, он был еще и в крайней степени встревожен. Письмо, полученное от Фридриха в декабре 1752 года, объясняет, почему. Оно начинается со слов:«Votre effronterie m’etonne»[154]. Развязка приближалась. Причиной скандала стала вражда между учеными. Вовлеченными в него оказались и Вольтер, и президент Прусской академии паук, протеже Фридриха, Мопертюи.

Пьер Луи Моро де Мопертюи, бретонец из Сен-Мало, был математиком и ученым с международным именем. Человек довольно скандального характера, он одним из первых был приглашен Фридрихом в Пруссию. «С того момента, как я унаследовал трон, — в июне 1740 года написал ему король, — мое сердце и мои намерения разжигали во мне желание видеть вас здесь». Мопертюи приготовил планы создания академии. Над ними Фридрих нетерпеливо работал во время Первой Силезской войны. Их переписка и стихи были полны очарования и остроумия. Он, говорил Фридрих, до жестокости честен, хоть и ходит с самым недовольным в мире видом. Теперь ему было пятьдесят четыре года, и Вольтер называл его занудой. Мопертюи согласился принять назначение в Берлине по практическим мотивам, а таюке из-за того, что влюбился в прусскую дворянку, некую фон Борке, и женился на ней. Фридрих считал его равным Ньютону.

Мопертюи вывел математическое правило, известное как «наименьшее действие». И вот профессор из Гааги, Самуил Кениг, заявляет, что истинные составные этого правила сформулированы не Мопертюи, а Лейбницем в письме математику Геймаппу в 1707 году. Таким образом, отрицалось авторство Мопертюи; было объявлено, что Кениг в своей работе прибегает к фальсификации (письмо Лейбница). Кениг обращается к общественности, и Вольтер, хорошо знавший его и недолюбливавший Мопертюи, встает на сторону ученого из Гааги и публикует анонимное письмо «К ученому в Париже». Мопертюи I лубоко задет этим, так сказать, ударом в спину, и