– Почему ж бы я мог быть известен про Дмитрия Федоровича;другое дело, кабы я при них сторожем состоял? – тихо, раздельно ипренебрежительно ответил Смердяков.

– Да я просто спросил, не знаете ли? – объяснил Алеша.

– Ничего я про ихнее пребывание не знаю, да и знать нежелаю-с.

– А брат мне именно говорил, что вы-то и даете ему знать обовсем, что в доме делается, и обещались дать знать, когда придет Аграфена Александровна.

Смердяков медленно и невозмутимо вскинул на него глазами.

– А вы как изволили на сей раз пройти, так как воротаздешние уж час как на щеколду затворены? – спросил он, пристально смотря наАлешу.

– А я прошел с переулка через забор прямо в беседку. Вы,надеюсь, извините меня в этом, – обратился он к Марье Кондратьевне, – мне надобыло захватить скорее брата.

– Ах, можем ли мы на вас обижаться, – протянула МарьяКондратьевна, польщенная извинением Алеши, – так как и Дмитрий Федорович частоэтим манером в беседку ходят, мы и не знаем, а он уж в беседке сидит.

– Я его теперь очень ищу, я очень бы желал его видеть или отвас узнать, где он теперь находится. Поверьте, что по очень важному для него жесамого делу.

– Они нам не сказываются, – пролепетала Марья Кондратьевна.

– Хотя бы я и по знакомству сюда приходил, – начал вновьСмердяков, – но они и здесь меня бесчеловечно стеснили беспрестанным спросомпро барина: что, дескать, да как у них, кто приходит и кто таков уходит, и немогу ли я что иное им сообщить? Два раза грозили мне даже смертью.

– Как это смертью? – удивился Алеша.

– А для них разве это что составляет-с, по ихнему характеру,который сами вчера изволили наблюдать-с. Если, говорят, Аграфену Александровнупропущу и она здесь переночует, – не быть тебе первому живу. Боюсь я ихочень-с, и кабы не боялся еще пуще того, то заявить бы должен на них городскомуначальству. Даже бог знает что произвести могут-с.

– Намедни сказали им: «В ступе тебя истолку», – прибавилаМарья Кондратьевна.

– Ну если в ступе, то это только, может быть, разговор… –заметил Алеша. – Если б я его мог сейчас встретить, я бы мог ему что-нибудь иоб этом сказать…

– Вот что единственно могу сообщить, – как бы надумалсявдруг Смердяков. – Бываю я здесь по всегдашнему соседскому знакомству, и как жебы я не ходил-с? С другой стороны, Иван Федорович чем свет сегодня послали меняк ним на квартиру в ихнюю Озерную улицу, без письма-с, с тем чтобы ДмитрийФедорович на словах непременно пришли в здешний трактир-с на площади, чтобывместе обедать. Я пошел-с, но Дмитрия Федоровича я на квартире ихней незастал-с, а было уж восемь часов. «Был, говорят, да весь вышел» – этими самымисловами их хозяева сообщили. Тут точно у них заговор какой-с, обоюдный-с.Теперь же, может быть, они в эту самую минуту в трактире этом сидят с братцемИваном Федоровичем, так как Иван Федорович домой обедать не приходили, а ФедорПавлович отобедали час тому назад одни и теперь почивать легли. Убедительнейше,однако, прошу, чтобы вы им про меня и про то, что я сообщил, ничего неговорили-с, ибо они ни за что убьют-с.

– Брат Иван звал Дмитрия сегодня в трактир? – быстропереспросил Алеша.

– Это точно так-с.

– В трактир «Столичный город», на площади?

– В этот самый-с.

– Это очень возможно! – воскликнул Алеша в большом волнении.– Благодарю вас, Смердяков, известие важное, сейчас пойду туда.

– Не выдавайте-с, – проговорил ему вслед Смердяков.

– О нет, я в трактир явлюсь как бы нечаянно, будьте покойны.

– Да куда же вы, я вам калитку отопру, – крикнула было МарьяКондратьевна.

– Нет, здесь ближе, я опять чрез плетень.

Известие страшно потрясло Алешу. Он пустился к трактиру. Втрактир ему входить было в его одежде неприлично, но осведомиться на лестнице ивызвать их, это было возможно. Но только что он подошел к трактиру, как вдруготворилось одно окно и сам брат Иван закричал ему из окна вниз:

– Алеша, можешь ты ко мне сейчас войти сюда или нет? Одолжишьужасно.

– Очень могу, только не знаю, как мне в моем платье.

– А я как раз в отдельной комнате, ступай на крыльцо, ясбегу навстречу…

Через минуту Алеша сидел рядом с братом. Иван был один иобедал.

Находился Иван, однако, не в отдельной комнате. Это былотолько место у окна, отгороженное ширмами, но сидевших за ширмами все-таки немогли видеть посторонние. Комната эта была входная, первая, с буфетом у боковойстены. По ней поминутно шмыгали половые. Из посетителей был один лишь старичок,отставной военный, и пил в уголку чай. Зато в остальных комнатах трактирапроисходила вся обыкновенная трактирная возня, слышались призывные крики,откупоривание пивных бутылок, стук бильярдных шаров, гудел орган. Алеша знал,что Иван в этот трактир почти никогда не ходил и до трактиров вообще неохотник; стало быть, именно потому только и очутился здесь, подумал он, чтобысойтись по условию с братом Дмитрием. И, однако, брата Дмитрия не было.

– Прикажу я тебе ухи аль чего-нибудь, не чаем же ведь тыодним живешь, – крикнул Иван, по-видимому ужасно довольный, что залучил Алешу.Сам он уж кончил обед и пил чай.

– Ухи давай, давай потом и чаю, я проголодался, – веселопроговорил Алеша.

– А варенья вишневого? Здесь есть. Помнишь, как ты маленькийу Поленова вишневое варенье любил?

– А ты это помнишь? Давай и варенья, я и теперь люблю.

Иван позвонил полового и приказал уху, чай и варенья.

– Я все помню, Алеша, я помню тебя до одиннадцати лет, мнебыл тогда пятнадцатый год. Пятнадцать и одиннадцать, это такая разница, чтобратья в эти годы никогда не бывают товарищами. Не знаю, любил ли я тебя даже.Когда я уехал в Москву, то в первые годы я даже и не вспоминал об тебе вовсе.Потом, когда ты сам попал в Москву, мы раз только, кажется, и встретилисьгде-то. А вот здесь я уже четвертый месяц живу, и до сих пор мы с тобой несказали слова. Завтра я уезжаю и думал сейчас, здесь сидя: как бы мне егоувидеть, чтобы проститься, а ты и идешь мимо.

– А ты очень желал меня увидать?

– Очень, я хочу с тобой познакомиться раз навсегда и тебя ссобой познакомить. Да с тем и проститься. По-моему, всего лучше знакомитьсяпред разлукой. Я видел, как ты на меня смотрел все эти три месяца, в глазахтвоих было какое-то беспрерывное ожидание, а вот этого-то я и не терплю, оттогои не подошел к тебе. Но в конце я тебя научился уважать: твердо, дескать, стоитчеловечек. Заметь, я хоть и смеюсь теперь, но говорю серьезно. Ведь ты твердостоишь, да? Я таких твердых люблю, на чем бы там они ни стояли, и будь онитакие маленькие мальчуганы, как ты. Ожидающий взгляд твой стал мне вовсе подконец не противен; напротив, полюбил я наконец твой ожидающий взгляд… Ты,кажется, почему-то любишь меня, Алеша?