И действительно принесла, и через пять минут.

Все вкусное, что Хохлов привез в нескольких пакетах, былонарезано кружочками, красиво разложено и украшено петрушкой. Были поданыотдельные стаканы под виски и отдельные под сок – Хохлов понятия не имел, что унего есть такие стаканы, и даже лед в вазочке.

– Вот это да! – сказал Хохлов, заглянув в вазочку.

Он быстро разлил виски, тяпнул, запил, заел и налил еще.

– Я знаю, о каких деньгах идет речь, – заявила ОльгаПилюгина. – И теперь вообще все запуталось!

– Что за деньги?

– Катькин муж обещал Кузе заплатить пятьдесят тысяч долларовза разрешение на усыновление Женьки.

Хохлов присвистнул, а Арина посмотрела с изумлением. Отвиски стало тепло не только в животе, но и сбоку, где только что со страху всеобледенело.

– Вот именно. Были какие-то сложные договоренности, чтоКатька привезет ему карточку, на которую будут положены деньги. Карточку онаполучила в банке по доверенности, которую подписал Кузя. В тот день онаприехала в общежитие с бумагами на усыновление, чтобы обменять их на карточку.Пакет, который Кузя отказался забрать у бабы Веры, – это выписка со счета избанка о том, что на его имя поступил платеж. Я проверила. Все правильно.

Хохлов махнул еще виски, и Родионова сказала ему зачем-то:

– Ты закусывай, Мить!

– Я закусываю! – отмахнулся Хохлов. – Значит, скорее всего,именно на эти пятьдесят тысяч он и собирался жить с Родионовной. Шикарно жить.

Арина отвернулась.

Ей вдруг так жалко стало Кузю с его «коммерцией», что слезынавернулись на глаза. Он продал свое право называться отцом за пятьдесят тысячдолларов, которые ему, как и всем нормальным людям, представляются миллионами,и радовался, и был страшно горд, и кто теперь посмеет его осуждать?!

– Значит, так, – сказал Хохлов, жуя колбасу с хлебом. –Человек, который его убил, знал об этих деньгах. Еще он знал, что Кузясобирается на тебе жениться. К тебе он пришел именно за этими деньгами, итогда, выходит, мои деньги к Кузиным не имеют никакого отношения! Да? Да! Иименно пятьдесят тысяч искали у него в комнате. И все там разгромили!

– Мить, а может, это Катькин муж решил денежки вернутьобратно? – задумчиво спросила Ольга. Она грела между коленями озябшие руки, иплечи у нее горбились. – Он на меня произвел впечатление… серьезного мужика. ИЖеньку ему позарез нужно усыновить, чтобы передать ему свой бизнес! То есть,конечно, не он сам Кузю убил, но кто-то из его охраны, например, вполне мог.

– Это ерунда все, – бодро ответил Хохлов и пальцамизачерпнул из лотка корейскую морковь. – Пример типичной во всех отношенияхженской логики. Вот скажи мне, зачем тогда этот муж городил огород с карточкой,выпиской, доверенностью? Зачем Катька к Кузе в общагу приезжала? Ну, дал быКузе кто-нибудь сто лет назад по голове, а дело бы менты прикрыли занедоказанностью, и все!.. В Романовке тяжелая криминогенная обстановка, этовсем известно.

Они помолчали.

– Да, – согласилась наконец Ольга Пилюгина. – Ты прав. Тогдакто?! Кто это может быть?!

– Свиной пыхто, – задумчиво сказал Хохлов. – Или конь впальто. Дамы, еще по глотку виски?

Дамы покивали. Всем хотелось виски, просто безудержно.

– И, главное, он домой пришел! – отдышавшись после приемаживительного напитка, опять начала Ольга. – Кузя же пришел домой после того,как ушел от нас! Значит, он жив был! С бабой Верой разговаривал! Вряд ли с неймог разговаривать Кузин труп!

– А о чем они говорили?

– Да все об этом конверте из банка, который под распискупринесли, и баба Вера хотела ему всучить, а он не взял!

– Странно, – проговорил Хохлов, рассматривая свой стакан. –Он так бился за эти деньги, торговался с Катькой-заразой и ее супругом, аконверт не взял! Странно!

– И баба Вера не видела, как он выходил! И что чужой никтоне заходил, она клянется! Она только Кузю видела! Заметила даже, что штаны унего лоснятся, как обычно, от сидения на стуле! И шапку его пресловутую онавидела на нем!

– Шапка, – пропел Хохлов на мотив «И это наш свет на седьмомэтаже», – шапка-ушанка, ты шапка моя, шапка, шапка, шапка моя!..

Ольга взяла яблоко, надкусила и положила на стол.

Ей хотелось домой, и чтобы все стало как раньше, чтобы Димонбыл дома, и дети тоже, и чтобы она ждала момента, когда удастся загнать детейспать, и Димон придет из ванной, мокрый и совершенно голый – он никогда невытирался и не одевался, выходя из ванной, с тех самых пор, как у них появиласьсвоя собственная, примыкающая к спальне! И она, Ольга, отбросит журнал и станетна него смотреть, потому что ей всегда нравилось на него смотреть, ей казалось,что он очень красивый, самый красивый мужик на земле, длинный, подтянутый,немножко сутулый, как все люди, которые вынуждены сидеть за письменным столомили компьютером! И сутулость нисколько его не портила!..

Ну, вот не было в ее жизни ни одной ночи, когда бы ей нехотелось на него смотреть!.. Ну, так получилось!..

Они никогда не ссорились на ночь, потому что свекровь всегдаучила, что поссориться можно когда угодно, лишь бы не на ночь и не передработой!

Хочется тебе, говорила она, разбуди его в три часа ночи ипоссорься хорошенько! Но, боже сохрани, утром или на ночь!..

Вспомнив все это, Ольга улыбнулась тихонько и подумала про свекровь– ей тоже сейчас страшно и тревожно, она тоже не спит, принимает сердечныекапли! Хорошо, что дети у нее, и в пятницу Степка танцует свои спортивныетанцы, а это всегда большое и серьезное мероприятие, так что свекровьотвлечется от мрачных мыслей!

Хохлов на тот же мотив теперь пел слово «штаны».

Потом он перестал петь и начал бормотать:

– Двенадцать… полвторого… драка… машина… шапка… штаны… бабаВера… баба Вера… письмо из банка…

– Пойду собаке дам поесть, – сказала Арина. – У нас там ещесуп остался и мясо. Пойду дам.

– У нее бока как у коня. Она все время ест или с перерывами?– спросила Ольга.

– С перерывами. Но часто. Наверстывает упущенное.

– Если вы ее раскормите, – сказала Ольга Пилюгина, – вампридется купить ей отдельную квартиру.

– Нам? – переспросила Арина Родина.

– Вам с Хохловым, – ответила Ольга, и они посмотрели друг надруга.

– Девочки мои, – проникновенно сказал Хохлов, – цветикистепные!.. Может, я и не подполковник Никоненко, но в общаге был не Кузя! Вотклянусь вам!