Он поднялся и еще потрогал щеку, а потом рывком поднял сзаснеженного тротуара племянницу.

– Пошли! – приказал он. – Будем разбираться.

Толкая ее перед собой, как жандарм, под взглядами из каждогоокна, он довел Ирину до крыльца, втолкнул внутрь, а сам приостановился,отряхивая от снега джинсы и ботинки, и тут что-то больно огрело его по спине.

Хохлов заорал, и заматерился, и получил еще раз – ещебольнее!

Оглянулся – сзади на него надвигалась ВальмираАлександровна. В руках у нее была пластмассовая урна, которая всегда стоялавозле крыльца и убиралась только на ночь, чтобы не сперли.

– Вы с ума сошли?!

– Не трогайте мою девочку! – И она опять замахнулась, чтобыего ударить, но тут уж Хохлов урну перехватил в самой верхней точке, послекороткой борьбы вырвал ее из рук свирепой бухгалтерши и отшвырнул далеко всугроб.

Урна дзинькнула стеклянным звуком и раскололась надвое. Изнее вылетела одинокая бумажка и высыпалось несколько окурков.

– Огласки хотите? – прошипел Хохлов в лицо орлице. – Так явам это сейчас быстро организую! Милицию, ОМОН и все радости жизни! Хотите?

Бухгалтерша тяжело дышала – грудь ходила ходуном под шубой –и смотрела ему точно в лоб. Хохлов подумал, что, если бы у нее был пистолет,она бы непременно его пристрелила, не сходя с места.

Втроем они ввалились в теплый и чистый офис, где всесотрудники моментально отлепились от окон, выскочили на середину самойпросторной комнаты и выпучили на них глаза.

– Все по местам! – приказал Хохлов. – Ну, кому сказал!

Он сдернул свою курточку «суперагента», которая от морозашуршала, как бумажная, швырнул ее на серый офисный стул и приказал:

– Лавровский, зайди ко мне! Все остальные по местам,последний раз по-человечески прошу!

Никто не разошелся. Народ продолжал стоять в безмолвии, итолько племянница ругалась сквозь зубы и все пыталась содрать ремень сзапястий. Сумка при этом болталась, дергалась и мешала ей, и Ирина пыталасьлягнуть ее коленкой.

Хохлов изо всех сил старался не смотреть на Лавровского.

Он приказал себе, что смотреть ни за что не будет.

…подумаешь, двадцать лет! Чуть больше, чем полжизни! Ну ичто? Подумаешь, вместе пили и ели, делились последним, прикрывали друг друга отродителей и жен! Цена всему этому – пакетик долларов, ну и что?! Подумаешь!

В голове у него шумело, то ли от сильного мороза, то ли оттого, что Вальмира все-таки сильно его стукнула урной, то ли от горя.

Таща за сумку, он заволок в кабинет преступницу, пропустилЛавровского, который шел так, будто ему трудно было держаться на ногах, иразгневанную Вальмиру в шубе.

Хохлов захлопнул дверь и стал к ней спиной.

– Значит, так, – начал он. – Я знаю, что клофелин охранникуподлила Ирина. Я знаю, что она вышла отсюда с пакетом, в котором было сто тысячдолларов, примерно около двух часов ночи три дня назад. В два часа милицейскийпатруль обнаружил, что дверь распахнута, вызвали меня, и в два тридцать приехаля. Я знаю, что за рулем Ирининой машины кто-то сидел, потому что уехала она напассажирском месте. Меня интересуют мои деньги и, так, для отчета, – с кем впаре она работала! С вами, Вальмира Алексанна? Или с тобой, Лавровский?

– Ты не можешь ничего знать, боров вонючий, хрен моржовый! –сразу же после его речи завизжала Ирина. – Ничего! На понт берешь, волчарапоганый?! Да ты знаешь, с кем я дружу?! Да ты до своей тачки об… ной дойти неуспеешь, как на том свете окажешься! Развяжи меня сейчас же, сволочь, мерзавец,гад последний! Ну, быстро! Если хочешь, чтобы твоя поганая вонючая жизнь хоть пятьминут, хоть пять секунд еще продлилась!!

– Будешь визжать, – предупредил Хохлов, – в зубы получишь. Яне Лавровский, у меня не замерзнет! Говори быстро, кто тебе ключ дал от сейфа?!Тетушка твоя или любовник?!

– А пошел ты, мусор!..

– Ирочка, – пролепетала Вальмира Александровна. – Ирочка,как ты говоришь, ужасно, девочка моя!

– Да какая я тебе девочка, блин! Нашла девочку, твою мать!..Да все бандюки местные мои были и остались, зря я, что ли, под нужного человекалегла и на себе его женила, импотента проклятого, сколько он мне кровипопортил, сколько сил из меня высосал! Развяжи меня!!! – заорала она в полномнеистовстве. – Развяжи, козлина вонючая!

Хохлов подошел и толкнул ее в кресло.

Ирина сделала шаг назад и неловко плюхнулась. Сумка попалапод каблук, и она никак не могла ее вытащить, дергала связанными руками.

– Слушай ты, девочка-ромашка, – сказал Хохлов грозно инаклонился к ней. – Ты меня послушай, а потом начинай вопить. Я видел твоюмашину возле института в ночь, когда украли деньги. Поняла? Видел, своимиглазами! Есть еще одна камера, и ты о ней не знала, конечно! Да что ты, даже яо ней не знал! Мне подполковник московский сказал, что такая должна бытьобязательно, и она была! Как ты вчера с Лавровским возле офиса целовалась, ятоже видел, не слепой. Это уже не камера снимала, это я своими глазамилицезрел! И фотки Вальмира твои смотрела! А на фотках ты вся такая красивая, вбелых брюках и на ее рабочем месте, на Вальмирином! Следовательно, в офисе моемты не раз бывала! И охранник тебя узнает, когда будет очная ставка, ты ж его недо смерти отравила! Так что говори быстро, кто твой напарник, а то я ментоввызову! Или с ментами у тебя такая же нежная дружба, как с бандитами?!

Он выдернул сумку из-под ее каблука, кинул ей на колени исел на свое место.

Вальмира Александровна вдруг громко икнула.

– Ну, давай, давай, шевели мозгами, ты же не курица! –подбодрил Хохлов племянницу. – Тут мне главное знать, кто паровозом пойдет, а ктоприцепом поедет! Что идея твоя, я уже понял, а кто из моих, – и он кивнул наВальмиру с Лавровским, – тебе помогал?!

– Клянусь, это не я, – вдруг сказала бухгалтерша и, опершисьбольшой неухоженной рукой о край стола, медленно опустилась на стул. – Стольколет, боже мой, столько лет! Ни копейки не пропало… Боже мой…

Хохлов смотрел в окно. Ну, не мог он на них смотреть!..

– Митяй, – простуженным голосом сказал Лавровский, – отпустиженщин. Это все я.

– Он, он, он! – завопила Ирина. – Он во всем виноват, он мнеключи выносил, он план придумал, он клофелин в аптеке скупал. Это он!!! Он!!!

– Заткнись, дура! – Это Хохлов крикнул.

Крикнул беспомощно, по-детски, слабенько как-то,неубедительно совсем.

– Я виноват, – храбро проговорил Лавровский и заплакал. –Только я один!