"Хреново, да? – участливо спросил Иван. – А япредупреждал, не будь самонадеянной дурой, ты же не Чарльз Бронсон”.

"И даже не Сталлоне, – поддержал его Нимотси. – Никтоот тебя таких жертв не требовал. Это не по тебе. Так что езжай в провинцию ивыращивай павлинов”.

"Да, да, да, – твердила я себе, – я не гожусь. Теперь ямогу быть кем угодно – высокооплачиваемой любовницей, низкооплачиваемойгувернанткой, вот только орудием возмездия я не буду никогда, не по Сенькешапка, вы правы, вы правы, как всегда”.

"Еще бы не правы, – утешила Венька. – Каждый за себя,только Бог за всех”.

Я вернулась в комнату и, наплевав на спящего Власа, сталасудорожно собирать свои вещи. Ну его к черту, помутнение закончилось, можно толькосожалеть о бездарно проигранном билете на паром, но есть еще и другиевозможности. Ты действительно не годишься, признай это и удались в другую жизньбез пафоса, как в монастырь, – там-то ты и найдешь успокоение…

…Дверь оказалась запертой изнутри – Влас позаботился и обэтом, он страховался, как опытный альпинист, – взял и закрыл меня в клетке, какбеременную лисицу.

Все пути к отступлению были отрезаны, и я не стала искатьключей. Я просто вернулась в комнату, сняла ботинки, как после долгого пути;все верно, это не Влас запер тебя, ты сама набросила засов в одиночной камересвоих обязательств.

Оставаться одной было так невыносимо, что я сталарасталкивать Власа – дохлый номер, он беспробудно спал. И тут меня пронзилаострая, как игла, мысль: ты не одна, ты никогда не будешь одна, пока существуютзеркала. Волоча за собой полуснятые ботинки, я отправилась в ванную, кдешевенькому, наспех приколоченному осколку зеркала.

Из него на меня смотрела Ева. Та самая, которая приняларешение мстить. Она решительно сдвинула брови, а потом подмигнула – нужноследовать за обстоятельствами. Послезавтра… Да нет, уже завтра все решится. Иты должна пройти этот путь до самого конца, ничего не поделаешь, билет действителентолько в одну сторону. Остановки запрещены.

Я прижалась лбом к холодному утешительному лбу Евы – все впорядке, неси свой крест и веруй.

…Влас спал, раскинув руки, – и мне пришло в голову, чтоточно так же разбрасывают руки и его жертвы, мертвые после нескольких удачныхвыстрелов. Сейчас, когда его сонное дыхание стало совсем незаметным, оннапомнил мне Ивана, и Веньку, и Нимотси – убийцы всегда похожи на убитых ими,они шляются, как мародеры, и забирают самое лучшее…

Я допила водку и легла рядом с Власом.

И проснулась в воскресенье. В будничном воскресенье семьипалача. Влас встретил меня улыбкой, более похожей на гримасу от головной боли,– он объяснил это похмельным синдромом. О ночной сцене не было сказано нислова? но чувствовалось, что роли расписаны Власом на несколько серий вперед:разудалый мафиози и его бессловесная набожная католичка-жена. Вместе мы сходилиза кефиром, по которому тосковала его душа, и за новой губной помадой, покоторой почему-то тосковала моя. Совместные покупки придали нашему альянсуиллюзию постоянства, это была почти идиллия. Вошедший в роль тирана-мужа Власнастоял, чтобы мы купили туалетную воду, запах которой приводил его в восторг:“Теперь духи для тебя, детка, буду выбирать я сам, не возражаешь?"

Я не возражала.

К тому же я не имела ничего против любви, которой он решилзабить остаток вечера, после того как оружие было приготовлено и заботливоуложено в отведенные гнезда. Судя по всему, альтернативы сексу не было – чужаяквартирка оказалась предусмотрительно лишенной не только видео, но и завалящеготелевизора. Так что Тарантино ничего не оставалось, как пощипывать сено встойле, а я была под рукой.

Вдохновленный этим, между вторым и третьим актами Влас решилизменить своему Квентину с челюстью продавца мороженого: он вспомнил“Прирожденных убийц” Стоуна и сказал мне, что этот сюжет нравится ему больше –отстрелить кого ни попадя, а потом отправиться на покой и даже завести детей.“Как ты относишься к писающим младенцам, детка?"

"В виде фонтанов?” – спросила я.

"В виде наших с тобой общих детей”. – Его явно тянуло кдомашним шлепанцам – слабость, простительная для кануна убийства.

Я так и не смогла ответить ничего вразумительного, и Влас,отвалившись от меня, мгновенно заснул – тема закрылась сама собой.

А я пролежала остаток ночи с открытыми глазами. А передсамым рассветом меня вдруг обожгло: а что, если Грек решит обратиться квластям? Эта мысль даже не приходила в самоуверенную головку Евы, поделом! Грекне производил впечатления человека, находящегося не в ладах с законом, я ведьдаже не знала толком, чем он занимается. А что, если он законопослушныйгражданин, почетный член Академии бизнеса и в прошлом году ему всучили мантиюОксфордского университета? В таком случае он наверняка связался с местнымРУОПом или как там называются подобные организации?..

Как можно было этого не просчитать – ошибка, непростительнаядаже для изготовителей рекламы прокладок, которые решили заняться большим кино.Как можно было вообще не сказать об этом самому Греку – никаких правоохранительныхорганов. Но ты не сказала, мямлила что-то под джазовый аккомпанемент, аглавного не сказала. А теперь вполне может быть, что вместо еговолкодавов-телохранителей нас будут поджидать одомашненные птички из РУОПа. Итвоя эпопея закончится, так и не успев начаться…

– И слава Богу, – вслух сказала я, успокаивая себя. –Может, это и к лучшему. Стоило только тебе начать действовать по своемуусмотрению – сразу появились жертвы. И если я стану последней в списке – славаБогу, слава Богу…

Странно, но такой вывод успокоил меня окончательно.

Даже Влас подивился моему спокойствию, когда мы тряслись вполусонном утреннем трамвае, смешавшись с живописной массовкой питерскихгрибников и ягодников:

– Да ты просто какой-то Дима Якубовский в Крестах!Никаких эмоций, кроме положительных. Как будто мы на рыбалку едем.

– А мы и едем, – резонно заметила я, – надеюсь, чторыбке повезет меньше, чем рыбакам.

– Я тоже на это надеюсь.

…На чердаке мы оказались за десять минут до приезда Грека.Раньше появляться там не было смысла – лишний риск, как объяснил Влас, это тебене мелких сошек в подъездах мочить. Он оборудовал позицию с тщательностьюпризывника срочной службы. И явно волновался – бравада последних двух днейпокинула его, как неверная жена, это было видно невооруженным глазом. Если бысейчас я предложила ему уйти – он с радостью ухватился бы за это предложение.

Но я не предложила.

Он в последний раз поцеловал меня помертвевшими от близкогоожидания губами – трогательное единение ловцов жемчуга, отправляющихся в глубины.

– Он будет через четыре минуты. – Влас посмотрел начасы. – С Богом.