– Ты бы еще перекрестился перед таким богоугоднымделом, – насмешливо сказала я ему.

– Не обучен. Атеист.

Крыши города влажно блестели, как спины морских котиков належбище; Питер действительно был красив, я даже пожалела, что не успелаполюбить его, а теперь вряд ли представится такой случай… Грязь человеческихстрастей, скрытая коробками домов, иссеченная рубцами улиц, не была отсюдавидна; теперь я понимала Бога – с высоты все кажется благостным и не требующимежеминутного вмешательства…

– О, жертва в зоне видимости! Приготовься, –провозгласил Влас, подбадривая голосом скорее не меня, а самого себя.

Сжав в руке пистолет, я аккуратно впилась в слуховое окно иувидела “Мерседес” Грека – как ни в чем не бывало он подкатил к стоянке. И насекунду меня захлестнула слезливая детская обида: неужели он не поверил мне,неужели не захотел считаться с предупреждением, даже таким торопливым. Ну чтож, тем хуже…

Дверца “Мерседеса” открылась, из него вышел человек – Власпоймал его в оптический прицел.

– Что за фигня, это же не Грек! – прошептал он, итотчас пыльный чердачный воздух заколебался – возникли тени, они выросли занашими спинами. Это тот самый рапид, который я так презирала во всехсредненьких совдеповских мелодрамках, скучая в гордом одиночестве на последнемряду. Только теперь я поняла, что рапид – это достаточно точная имитациядлительности. Между двумя ударами моего почти остановившегося сердца этиребятки с одинаковыми сосредоточенными лицами скрутили Власа, не дав емуопомниться. Кто-то, из особо преданных, даже двинул ему по зубам, исподтишка,как в детской драке, – и лицо Власа, которое столько раз победно зависало надомной, вдруг расцвело кровью. Кровь казалась бутафорской, необычайно яркой,почти не правдоподобной. Я с ужасом, не отрываясь, смотрела на своего любовника– а ведь он был моим любовником – и даже чувствовала к нему глухую жалость. Этажалость покалывала мое лицо, как первые заморозки. Влас мгновенно обмяк в чужихжелезных объятиях; сейчас он казался мне мальчиком, застигнутым родителями зазанятием онанизмом в ванной: наказание было неотвратимым, сейчас получишь, чтозаслужил! Ему легко выкрутили руки, наподдав под дых для острастки.

Нет, это были не руоповцы, никакой помпы, никакой служебнойвидеосъемки, никаких понятых, никаких ленивых милицейских околышей, этих вечныхспутников людей в штатском, которые усердно подчищают поле боя…

Не успевшего ничего сообразить Власа вынесли, выволокли изчердака – он не сопротивлялся; я даже подозревала, что он вполне мог спустить вштаны от этого равнодушного, почти механического обращения с ним.

Эти люди исчезли так же внезапно, как и появились, казалось,что Власа просто смыло волной, осталась лишь снайперская винтовка. И толькотеперь я поняла, что приговор уже вынесен, без всякого суда – и этот приговорвынесла я сама, даже не удосужившись напялить на себя белый судейский парик.

Я сама вынесла этот приговор.

На чердаке остался только один из бравых парней – он быстрои вполне профессионально разобрал винтовку, уложил ее в “дипломат” и толькотогда обернулся ко мне: я увидела ничего не выражающее лицотелохранителя-профессионала.

"Интересно, есть ли у него жена, – тупо подумала я, –женщин должны вдохновлять такие лица – и на верность, и на измену…"

– Вас ждут, – глухо сказал мне телохранитель. Поднялсяи вышел, унося с собой “дипломат”. Он даже не забрал у меня “беретту”, котораябесполезно болталась в пальцах.

Да, да, ждут…

Мне будет жаль только одного – этот город в проеме слуховогоокна, безмятежный и чисто вымытый неверными небесами…

Я потеряла счет времени – к конторе Грека постоянноподъезжали иномарки, из них выпрыгивали узкие, казавшиеся вырезанными изплотного картона, девочки-секретарши, любовницы начальников отделов испециалистов по маркетингу.

А я уже не была ничьей любовницей, я чувствовала себяпустой, как смятая банка из-под пива… Никакого торжества, никакогоудовлетворения, только тупая, сжирающая внутренности усталость. Но ты толькосделала то, что должна была сделать: люди, убившие твоих друзей, мертвы илипочти мертвы. Я знала, что должно произойти с Власом, – медвежий угол на самомкраю карты Ленинградской области, наспех вырытая яма, пуля в затылок. Конечно,все могло быть по-другому, но суть не менялась – пуля в затылок, пуля взатылок…

"Смотри-ка, у нашей лебедушки воображение прорезалось,– удивился Иван, – с такой верой в предполагаемые обстоятельства нужно заседатьв налоговой инспекции”.

"Да ладно тебе, – вступился за меня Нимотси, – наша крошкапросто исполнила свой гражданский долг, перехватила волосатую руку насильника,грабителя, мучителя людей. Варенья и печенья ей, а лучше – почетную грамоту”.

, “Но, даже если ты убьешь еще сто человек, – сказалаВенька, моя мудрая девочка, – ты не сможешь воскресить и одного…"

Да. Я исполнила свой долг. Но никто не воскрес, никто непотянул меня в раскрытую постель, никто не расписал со мной пульку, никто непредложил мне контракт на пьесу для норвежцев. И я вдруг вспомнила о Фарике:это у него была лицензия на убийство, это у него было право на месть – и этоправо давала ему безоглядная страсть, безоглядная сумасшедшая любовь. Я никогдане испытывала таких страстей, я никогда так не любила, рабская покорность ислепое подчинение – вот мой удел, ровно чадящее пламя серых привязанностей,идущих не от силы, а от слабости. Значит, и сегодняшняя месть быланеадекватной, чужой, нечестной… Влас должен умереть из-за трагедии, которую ятак никогда и не испытала по-настоящему…

Затянутое серыми тучами небо вдруг пронзил заблудившийсясолнечный блик – ив мутном стекле чердачного окна отразилось лицо Евы. Нет,черт возьми, нет, мое собственное лицо, теперь уже собственное! Это былострастное лицо, оно готово было и любить, и мстить за свою несостоявшуюсялюбовь – с Иваном, с Нимотси, даже с Аленой… Все могло произойти – и ничего непроизошло. И за это кто-то ответит. Кто-то обязательно ответит…

Я захлопнула створки окна, как закрывают ненужную дискуссию:теперь я точно знала, что все правильно, что так и должно быть, что я пойду доконца.

…Когда я спустилась с чердака, по выщербленной временемлестнице, без всяких околичностей, без всякого страха, без ненужного петляния,то сразу же увидела припаркованную рядом с подъездом иномарку. Иномаркапосигналила вспыхнувшими и тут же погасшими фарами – никакого лишнего шума, всепредельно деликатно – ждали именно меня.

Я подняла руку и поболтала ею в воздухе. Улица была чиста –никаких следов Власа и стреноживших его людей, мавр сделал свое дело, маврможет уходить…

Из иномарки вышел шофер и радушно распахнул заднюю дверцу.

Я забралась в машину без колебаний, и сразу же оказаласьрядом с Греком. Он чуть подвинулся и повернул голову, чтобы получше рассмотретьменя, утреннюю киллершу-предательницу.