– Я понял. Чего вы хотите от меня? Ведь вы чего-тохотите, иначе не сделали бы того, что сделали.

– Он мертв? – спросила я, и ни один мускул не дрогнул уменя на лице, ни одна ресница не упала на щеку.

Грек быстро набрал номер по сотовому телефону;

– Все в порядке, Саша?..

Выслушав ответ. Грек откинулся на сиденье.

– Уже мертв. Хотите знать, как это произошло?

– Не хочу.

– Надо полагать, это доставило вам моральноеудовлетворение.

– Нет. – Я попыталась быть честной, прежде всего ссобой, я даже мельком пожалела несчастного глупого Власа, который был хорош вфинале любовного акта и проявке пленки. – Нет. Но чувство долга получило своюпорцию сырого мяса.

– И надолго ее хватит, этой порции?

– Не знаю. Похоже, я нахожусь в самом начале пути.

– А у вас есть хватка, – вдруг дал слабину Грек. –Хотите поработать на меня? Я мало кому делаю такие предложения.

Я повернулась к нему всем корпусом – сама невинность,мужественная секретарша с вытравленными пергидролью волосами, которая говорит“нет” боссу, залезшему под юбку.

– Если бы я была деталью в плане, то сейчас сказала бы– “да”.

– А вы говорите?

– А я говорю – “нет”. Мне есть на кого работать.

"Браво! Бис! – зааплодировал Иван. – Торговки чеснокоми мочалками на мелкооптовом рынке будут рыдать и утираться бретельками отлифчиков”.

"А актерский состав мексиканских мыльных оперколлективно примет японское подданство и сделает себе харакири на священнойгоре Фудзияма, – поддержал его Нимотси. – Из зависти. Заметь, только иззависти!"

Мы приехали на Очаковскую, одну из улиц, обрамляющихСмольный. Этот район считался элитным и был заселен внучатыми племянниками иличными шоферами бывших партийных боссов. В сопровождении водителя Сережи и ещедвоих, выскочивших из подъехавшего джипа, телохранителей мы поднялись на третийэтаж ничем не примечательного сталинского дома. Телохранители остались скучатьза дверью, а Сережа, который – видимо, по совместительству – был еще игорничной, барменом и экономкой, принес нам кофе в маленьких дымящихся чашках иконьяк.

От коньяка я отказалась, но кофе выпила с удовольствием.

. – Через сорок минут я должен быть на деловой встрече, –сказал Грек. – Так что давайте сразу покончим с формальностями. Итак, вамничего от меня не нужно.

– Нужно, – честно сказала я. – Мне нужны деньги. Полицу Грека пробежала едва уловимая брезгливая гримаса.

– Сколько?

– Самый минимум, – я постаралась исправить положение, –самый минимум, который позволит вам считать меня борцом за идею, а немеркантильной сукой. Дело в том, что денег у меня нет вообще.

– Ваш покойный друг не оставил вам даже на карманныерасходы?

– Гонорар он должен был получить позднее. За удачновыполненное задание, – мягко напомнила я Греку. – Но заказ осталсянеудовлетворенным, как вы можете предположить.

– Сколько? Я молчала.

– Пять тысяч долларов вас устроит?

– Это чересчур. – Я ухватилась за пустую чашку кофе. –Я вполне могу обойтись и пятой частью суммы. Мне нужно покрыть транспортныерасходы, ну – и суточные на первое время.

Мой ответ понравился Греку и восстановил мою пошатнувшуюсябыло репутацию.

– Что вы собираетесь делать?

– Мне нужно уехать из Питера. Мне больше нечего здесьделать.

– Хорошо. Все подробности мы обсудим вечером. Перед темкак вы остановите мою машину и сойдете на следующем перекрестке, я приглашаювас в ресторан.

– В тот самый, – сказала я, имея в виду “Паризиану”.

– Да, в тот самый. Я постоянен в своих привязанностях.А пока можете отдохнуть. Сережа останется с вами и покажет, что к чему. Боятьсяего не следует. А я заеду за вами к семи.

– Буду ждать вас с нетерпением.

Грек кивнул мне и вышел из комнаты. Спустя некоторое время –должно быть. Грек давал указания своему вассалу – хлопнула входная дверь.Теперь можно осмотреться.

В широком низком окне равнодушно отражались дома напротивоположной стороне лысой, лишенной малейшего намека на деревья улицы.Скучнее не придумаешь, как раз в стиле партийных постановлений. Я тут жепереключилась на комнату – это было гораздо интереснее и могло бы хотьчуть-чуть объяснить мне Грека. Стену напротив окна украшала огромная копия“Садов наслаждений” Босха. Ничего себе, у хозяина довольно пессимистичныйвзгляд на мир! Я так и видела автора копии, бородатого красномордого выпускникаАкадемии художеств, любителя Сартра и мастера лессировок; в моем воображении оноказался удивительно похожим на изможденного эстета Василия Григорьевича,который читал нам во ВГИКе историю искусств. Босх и Дюрер были любимцамиВасилия Григорьевича, полгода он сладострастно терзал их творчество, отнимаяучебные часы у других, ни в чем не повинных великих живописцев. Босха я всегдапобаивалась, теперь же увидела в нем союзника – должно быть, респектабельногоГрека мучили те же демоны, что и меня.

Пока я разглядывала триптих, появился Сережа – на этот раз схалатом и полотенцем.

– Что-нибудь нужно? – спросил он осуждающе-вежливымтоном состарившейся кормилицы.

– Разве что журнал “Космополитен”.

Сережа развел руками:

– Макулатуру не держим.

– А жена хозяина не балуется?

– Нет. И потом – здесь ее не бывает. Но естьбиблиотека, телевизор и тренажерный зал. – Сережа явно не знал, что со мнойделать.

– Нет. Это чересчур мужские развлечения.

– Как знаете. Есть видео. Можете посмотреть, еслиподберете что-нибудь такое… Немужское. Приготовить вам ванну?

– Пожалуй.

Почему бы и нет. В конце концов, даже если все и сложится нелучшим образом – помыться никогда не мешает, за последнее время я сменилаполдюжины ванн, и до сих пор жива. До сих пор жива – и это вселяет оптимизм.

Я прошлась по комнате, царапнула ногтем копию Босха иуглубилась в изучение письменного стола. Таким и должен быть письменный столпреуспевающего бизнесмена: абсолютно стерильным и чисто прибранным, никакихтрупиков деловых бумаг на поле боя. Воровато оглядываясь на дверь, я взяла вруки фотографии, украшавшие стол: на одной из них был запечатлен сам Грек иженщина с немолодым, усталым, как будто извиняющимся лицом. “Не очень-то ты исчастлив, друг мой”, – подумала я о Греке. На второй – помахивал тенниснойракеткой холеный молодой человек, чем-то неуловимо похожий на жену Грека: тотже извиняющийся изгиб губ, тот же высокий лоб, даже слишком высокий. Молодогочеловека можно было назвать красивым, если бы не некая скрытая червоточина,ушедшая на второй план порочности: так иногда безмятежная гладь воды скрываетзаросшие лилиями омуты.