не соглашался, — и переговоры при посредстве Гальвеца кончились, как указано, ничем.

Но нить соглашений не прерывалась в другом направлении. Наперсник Густава, известный уже Густав Мориц Армфельт, который в начале еще войны делал некоторые шаги к прекращению её, завязал и поддерживал сношения с генералом Игельстрёмом, командовавшим передовым русским корпусом. Они были знакомы еще с фридрихсгамского свидания Екатерины и Густава в 1783 г.; завязать переписку не было, поэтому особых затруднений, и она действительно началась одновременно почти с переговорами через посредство Гальвеца. Здесь, хотя и в общих, неопределенных выражениях, речь заходила о примирении обоих государей[96]. Вскоре Армфельт был ранен и переписка приостановилась. Но с королем, осажденным теперь в Выборгском заливе, сношения Армфельта продолжались, и он постоянно поддерживал в нем мирное настроение. В письме от 13(2) июня он намекал на то, что может быть именно теперь он, Густав, думает о прочном мире и о счастии дружбы. Нельзя сказать, чтобы намеки эти привели к какому либо практическому результату; впрочем, из упомянутого пред сим разговора с пастором Вирениусом следует заключить, что мысль о мире не покидала Густава. Страдавший от раны Армфельт не мог, однако, частыми письмами в достаточной мере поддерживать короля в этом направлении, и весь июнь прошел без каких-либо шагов к умиротворению. Громы Выборгские и Свенскзундские дали ему новый толчок[97].

Переписка о некоторых близких людях, раненых и попавших в плен, предоставила повод опять повести речь о мире. От 2-го (13-го) июля Армфельт обращался к Игельстрёму с просьбой известить об участи двух гвардейских офицеров, графов Руденшольд и Левенгельм[98]. «Если они взяты в плен, — писал Армфельт, — я буду спокоен, испросив вашу им благосклонность; если нет, — они заплатили дань природе и отечеству… Но неужели не существует средств прекратить ужасы этой резни? Непостоянное счастье порхает из стороны в сторону кажется только для того, чтобы готовить нам все новые печали и несчастия. В продолжение восьми дней мы были и там и здесь игрушкой его капризов; зачем не положить этому конца и не отереть слез человечества! Ваша Императрица столь велика лаврами, уже давно венчающими её голову, столь чтима за её доблести и за её возвышенные взгляды и действия; — неужели слава её увеличится еще более, если она даже раздавит такого соседа как Швеция? её политика выиграет ли от того? Я решился бы доказать противное. Государь мой король желает мира от всего сердца, в том я убежден; но если бы этот мир не был поставлен на прочные основания, или если бы он был бесчестен или унизителен для него, он был бы в тысячу раз несчастнее, чем если бы даже видел себя закованным в цепи. Я говорю без притворства и по убеждению; характер мой никогда не позволял мне хитрить и лукавить». «Минуты дороги, — продолжал он далее, — особенно в виду того, чтобы третьи лица не вмешали в дело иностранных интересов, увлекая нас в бездну негоциаций Мне нет надобности говорить вам, на сколько обеим сторонам выгодно удалить эти препятствия и видеть наши бедствия оконченными в короткое время и немногими людьми, людьми одушевленными истинным желанием навсегда укрепить доброе согласие между двумя государствами и связать их выгодами, которых ничто не могло бы расторгнуть. Если эти рассуждения покажутся вам болтовней больного, не будем о них более вспоминать; если же нет — будем иметь мужество продолжать это великое дело. Я поеду в Ловизу повидать короля; он требует, чтобы я туда явился. Исполню это, хотя бы даже мне пришлось умереть в дороге; есть обязанности, от которых нельзя отступать ни пред чем. Небо да внушит государям миролюбивые мысли; и пусть они не забывают, что величайшие успехи не вознаградят за треволнения и горести, за ними следующие, также как и им предшествующие. Моя горячность увлекла меня чересчур далеко; надеюсь, что это искреннее письмо не уйдет из ваших рук; любители ловить в мутной воде воспользовались бы им как верным оружием».

Не смотря, однако, на такую оговорку, письмо Армфельта не замедлило попасть в руки Салтыкова, который 4-го же числа отослал его в Петербург. Графу Безбородко он пояснял, что было бы хорошо отвечать Армфельту «и притом не надобно ли кого и уполномочить, ежели нужда есть входить в сию переписку, которая уже и делом пойдет». «Мне же кажется, — продолжал Салтыков, — что слова Армфельта более силы будут иметь, нежели глаголы его величества, потому что все шведские офицеры уверяют, что Армфельт у них всемогущ».

В ответ на эту переписку, 9-го июля послан главнокомандующему проект письма к Армфельту от бар. Игельстрёма: этот генерал имелся и прежде в виду для переговоров о мире. В Петербурге помнили претензии Густава на возврат Швеции значительной части русской Финляндии. Поэтому в рескрипте намечались пределы, в которых должны были идти переговоры и высказана недвусмысленная угроза, если бы требования выходили из них. «На случай если бы бар. Армфельт решился иметь свидание с ним (Игельстрёмом), или же бы прислал доверенного человека, он должен ему прямо и ясно сказать, что касательно оставления границ на таком основании как они в Абоском договоре положены, условия наши суть крайния, с которыми ни малейшая перемена вместна быть не может, и что мы, конечно, ни пяди земли из того не уступим; что ежели со стороны их будут какие вопреки тому настояния, то он от всякой переписки и переговоров отрицается, считая что тогда обеим воюющим державам надобно помышлять о четвертой кампании».

Указ Императрицы был исполнен без замедления. От 25 (14) июля Армфельт, который продолжал оставаться в Ловизе, известил Игельстрёма что, не смотря на свое болезненное состояние и необходимость ехать черепашьим шагом, готов прибыть на берега Кюмени от Аньялы до Кельтиса. «Спешу к вам отправить курьера с ответом Армфельта, — писал Салтыков гр. Безбородко из Выборга 16 (27) июля, — кажется для начала изрядно; что будет по свидании наших баронов? Игельстрём сегодня пишет письмо к Армфельту, чтобы съехаться, оно дойдет завтра в ночь; ежели он поедет послезавтра, то может в Вереллу быть в субботу, а в понедельник и узнаем, что у них произошло». Салтыков просил ускорить присылкой дополнительных наставлений Игельстрёму, если бы в них представилась надобность, дабы не опоздать. Вместе с тем он выражал мнение о необходимости приостановить действия флота, дабы не помешать переговорам, и напротив приготовиться к решительному удару, если бы они были прерваны.

Мнение свое впрочем, он излагал не в официальном представлении Императрице, а в частном письме к гр. Безбородко.

Совет