I. Предварительные сношения

Кровавые события 22-го и 28-го июня должны были неизбежно склонить обе стороны к миру, тем более что о нем уже давно думали. Действительно, мир был нужен и Швеции и России. Первая в три года войны израсходовала на нее до 24 миллионов специес-далеров (до 36 миллионов рублей) и лишилась более 10 тыс. отборного населения. Стокгольмская казна дошла до последней степени истощения, и положение Густава было почти безвыходно. В стране не оставалось кажется никаких источников дохода, из которых не черпали бы широкой рукой: не только предметы роскоши, шелковые изделия, кофе и т. п. были обложены, но не избежали той же участи собаки, окна, мебель, прислуга. Турция обещала крупные субсидии; но на сколько щедры были посулы, на столько скупо исполнение; Густав едва ли воспользовался десятой частью обещанного. В затруднении своем он пускался в самые странные, даже невероятные предприятия: в Дротнингольме была устроена фабрика для приготовления искусственного золота. Была, даже фабрикация русских денег. Еще в кампанию 1788 г. главнокомандующий представлял в Петербург фальшивые русские пятаки, которыми Шведы расплачивались в нужных случаях.

При взбалмошности характера Густава, трудно сказать с положительностью, что именно побудило его искать мира. Без сомнения приведенные затруднения Швеции, в связи с неудовольствием на Англию и особенно Пруссию, много обещавшие, но мало делавшие, должны были иметь свою долю значения. Революция во Франции не могла не угрожать влиянием своим всей Европе, и во всяком случае из Парижа нельзя было ждать теперь поддержки. Во внутренней администрации войск были беспорядки. Но едва ли главнейшая причина миролюбивых намерений Густава, сколько можно судить по словам довольно близкого ему человека, Эренстрёма, не лежала в том, что он утомился тяжкими заботами, обременявшими его в продолжение трех лет войны. Ему, привыкшему к приятной светской жизни и её удовольствиям, путешествиям и развлечениям, наскучила лагерная жизнь, грубая и тяжелая. Поэтому он начал желать возврата к своей прежней приятной жизни; а раз это желание запало в душу, оно сделалось настоятельным, почти страстным.

Густав, желал мира и высказывал это. Накануне битвы в Выборгском заливе, после продолжительного разговора с биорковским пастором Вирениусом, он сказал: «Ну, г. пастор! я спрашивал вас о многом; теперь приступаю к важнейшему: не говорят ли русские о мире?» На это Вирениус, по его словам, сказав о всегдашней наклонности Императрицы к прекращению войны, выразил мысль, что один только шаг в этом направлении со стороны его королевского величества — и благоприятный конец был бы достигнут. В ответ на это Густав, помолчав несколько, пожал плечами и сказал: «да! и я ничего столько не желаю, как мира».

Но если мир был нужен Густаву, то едва ли менее нуждалась в нем и Екатерина. Международные её отношения были в крайнем напряжении. Австрия готовилась заключить мир с Турцией, чем последней развязывались руки; у первой слагались более тесные отношения с Пруссией, разрешившиеся Рейхенбахским договором. Начинались серьезные затруднения со стороны Польши. Англия по-прежнему не доброхотствовала. С Пруссией ожидали разрыва настолько положительно, что уже готовились к» движению её на границу Курляндии, и для противодействия выставляли новые 40–50 батальонов пехоты и до 100 эскадронов кавалерии. Денежный курс в течение трех лет войны упал на 25 процентов с 41 на 31 пенс. До начала войны в обращении было всего до 46 миллионов бумажных рублей; с 1787 по 1790 их выпущено более 60 млн. Лаж с 2 % поднялся до 15. В течение одного 1789 г. издержано на войну более 30 млн. руб. Обе войны поглотили уже более 60-ти миллионов и предвиделся еще дефицит миллионов в 10. Думали одно время даже поступить по примеру турецкого султана, который отослал все серебро свое и из сераля на монетный двор. Но оказалось, что всего в наличности имелось дворцового серебра до 2,5 тысяч пудов, что дало бы не более 1. 750. 000 руб., шуму же было бы много; эта мысль, поэтому, оставлена. Приходилось усиливать налоги: по рублю на ведро вина и по 30 коп. к семигривенному сбору. Предполагался внутренний заем. Неурожаи и дороговизна довершали затруднения. Поэтому с русской стороны желание мира было искренно. «С шведами мы намерены, — писал Безбородко графу Воронцову еще 20-го декабря 1789 г. — непременно помириться, хотя in statu quo, с соблюдением только décorum». Этот отзыв, впрочем, требует серьезной оговорки. Желания мириться, во что бы ни стало, т. е. даже с ущербом, далеко не было, и Императрица, как сейчас увидим, не раз указывала своему уполномоченному, чтобы в случае настойчивости Шведов на тех или других не признаваемых Екатериной требованиях, прекратить переговоры.

Секретные соглашения о мире шли еще в конце 1789 и в начале 1790 года. Прусский министр в Стокгольме, граф Борк, сообщал Густаву что Императрица готова на мир при условии: подтверждения Ништадтского и Абоского мирных договоров, амнистии для аньяльских заговорщиков и введения в основные законы воспрещения королю начинать войну без согласия сейма. С гораздо большей энергией действовало испанское правительство при посредстве посланника своего в Петербурге кавалера де-Гальвеца. Первоначально переданный им ответ Екатерины состоял в том, что прежде всяких соглашений о мире король должен объяснить причины, по которым была начата война…. Позднее, в апреле, Гальвец делал непосредственные внушения Густаву. Екатерина желала, чтобы в случае успеха этого шага, все переговоры кончить тихо и скоро. Военные действия не должны были приостанавливаться, дабы не дать неприятелю выиграть время. Переписка представителей Испании в Стокгольме и Петербурге, проходя через руки Густава и русскую главную квартиру, продолжалась еще в начале июня. Гальвец советовал Густаву обратиться с письмом о мире прямо к Екатерине, однако добиться этого не мог. При самолюбивом характере Густава это совершенно понятно, и из «bons offices» испанского двора в сущности ничего не вышло, а затем прекратилось и самое его вмешательство.

Тем не менее, повод к непосредственным сношениям между правительствами русским и шведским был подан мадридским кабинетом. Король испанский обратился к Императрице Екатерине с просьбой об освобождении вице-адмирала гр. Вахтмейстера, взятого, как известно, в плен еще в сражении при Кальбода-Грунде (Готланде). О том же просил Густав и Гальвеца чрез посредство своего статс-секретаря Франке. Впрочем, Гальвец держал в завязавшихся объяснениях о мире сторону шведов. Проектировали условия. Густав требовал: одновременного заключения мира с Турцией, выдачи изменников, и установления границ между Швецией и Россией. Екатерина, напротив, находила что в мирном трактате с Турцией может. быть упомянуто и о Густаве, что в деле об изменниках нет взаимности, так как русских изменников вовсе не было, и что границы должны остаться прежние. С этим Густав