— Пять. Иногда четыре. Сейчас народу много, все лошадиработают.

— Для того чтобы прокатиться, надо заранее записываться?

— Ну ясное дело! Теперь все любят на лошадях кататься. Этомодно теперь.

— Кто записывался на сегодняшнее утро?

Девчонка вздохнула и потерла ладошками колени.

— Погляжу щас. Так не помню.

Ветер прошелестел в деревьях, осыпал капли. Маринапоежилась. Лес стоял совсем рядом, как будто наблюдал, насторожившись.

— Замерзла? — заботливо спросил генерал Тучков, — сейчаспойдем домой. Нога болит?

— Да так.

— Ты бы села.

— Мокрое все.

— Садись ко мне на колени, — предложил он невозмутимо. — Сэтой стороны пока сухо. С обратной уже мокро.

В сумерках вспыхнул и заболтался какой-то непонятныйоранжевый огонь. Марина схватила Тучкова за руку и сжала — со страху.

Огонь оказался керосиновой лампой, которую Зоя несла в левойруке, далеко выставив перед собой. В правой у нее был какой-то растрепанныйсверток.

— Это книга, — издалека начала она и потрясла свертком, —тут все записано. Кто катался, когда катался. Щас посмотрим.

Она добежала до лавки, приткнула свою лампу, распахнула«книгу» и стала водить замурзанным пальцем.

— Так, сегодня какое у нас? Восемнадцатое?

— Семнадцатое.

— Семнадцатое. Вот. Утро. Все тут. Читайте.

Сталкиваясь головами, Федор Тучков и Марина нависли надоткрытой страницей. Почерк был скверный — как будто писал не человек, а как разлошадь, — страницы захватанные, керосиновый огонь плескался за закопченнымстеклом. Разобрали они не скоро.

Разобрав, посмотрели друг на друга.

Девчонка рядом зевнула почти беззвучно.

— Выходит, от катания отказались Галя, Вероникин дед иВалентина.

— Да, — встрепенулась девчонка, — в этот раз чего-то никтоне поехал! У нас так редко бывает. Почти все едут, а тут вдруг — бац — и непришел никто! Ну, тот мужик с ребенком прибежал, я их посадила. Прямо передтем, как отправиться. И еще какие-то муж с женой. Они на стоянку ходили, онувидал и говорит — давай хоть раз в жизни прокатимся. Она говорит — всегда тебянесет незнамо куда, пива насосешься, тянет тебя геройствовать, и все такое, нопотом поехали. Уговорил он ее.

У Федора Тучкова было задумчивое лицо, по которому ползалитени, и казалось, что он все время корчится.

— А ничего такого не заметили? Необычного?

— Какого такого необычного? Ну, ветер поднимался. Я ещеподумала — дождь будет к вечеру. А может, за Волгой будет, а к нам не перейдет.У нас тут так бывает — на том берегу стеной льет, а у нас ни капли не упадет.

— Нет, — перебил Федор, — не в этом смысле. Может,кто-нибудь к лошадям подходил или, наоборот, мимо шел и почему-то вамзапомнился.

Девчонка пожала плечами, полезла под свою кепку и энергичнотам почесала.

— Никто мне не запомнился. Этот, который потом в обрывкувырнулся, очень сердитый был, злой даже, а потом ничего, развеялся будто. Амужик с пацаненком, наоборот, веселые.

— Когда из леса выходили, никого не заметили?

— Да где заметили-то? Народу тьма гуляет! Кого замечать-то?

— Когда вы вышли из леса, справа от вас оказался обрыв, —проговорил Тучков Четвертый терпеливо, — а слева кусты. В этих кустах ты никогоне видела? На одеяле никто не лежал? Книжку не читал?

— Не, не читал, — отозвалась девчонка, и Марина поняла, чтоникогда и ничего они не поймут в этом деле, хоть Федор Тучков и генералконтрразведки. — А, там эта таскалась, безумная! Вот кто!

— Какая безумная?

— Ну, с шалью которая! Которая всегда мерзнет! Старая, аведет себя как молодая. Ну, мать у нее еще кричит: Оленька, Оленька! — Девчонкапередразнила, как она кричит, неестественным голосом.

Федор Тучков в лице не переменился, глаза не прищурил,пистолет из-за пояса пестроцветных штанов не выдернул — вовсе не проявил себякак полицейский капитан. Он задумчиво нагнулся вперед, сорвал мокрую травинку исунул в зубы.

— А эта Оленька именно в кустах была?

— Да там где-то бродила. Лютики рвала. Целый веник нарвала,дура. Лесные цветы ни за что в воде стоять не будут. Все повянут.

— А в лесу никто не бродил?

— Мужик бродил, — подумав, сказала Зоя, — я на него вниманиеобратила, потому что по лесу. Он не по дорожке шел, а прямо лесом персянапролом.

— Павлик? — быстро спросила Марина у Федора.

— Может, и Павлик, — язвительно сказала девчонка, — я ему впаспорт не глядела. Он такой… худосочный, майка, а на майке надпись«Спортклуб». Или «Спортлото», что ли…

— Геннадий Иванович?!

Федор мельком на нее глянул.

— У нас в лес только за надом ходят, — продолжала Зоя, —просто так никто не бродит. Если в лесу кто бредет просто так, без сапог, безплаща да без корзины, значит, турыст! — Почему-то она произнесла именно сбуквой «ы». — А этот так бродил. Но он не у обрыва, он подальше. А больше вродевсе. Ничего не видала. Ходили какие-то люди по дорожкам, но я и не смотрюникогда, мне за лошадьми глядеть надо.

Они помолчали. Ветер шумел в деревьях, и сумерки сгущались —июльские, плотные, но не безысходные, с надеждой на завтрашний теплый день.

— А откуда вы выходите?

— Да от плаца. Это у ворот. Там все собираются, ктозаписался, и, кто просто так хочет, тоже туда приходят, вдруг откажется кто.Ну, как сегодня. А потом мы большим кругом идем, лесом и обрывом. Маленькимходим, только когда холодно или дождь. Тогда к обрыву не заходим. Этот одинпришел, который упал, хотя со своей девчонкой записывался. И бабка подходила.

— Какая бабка?

— Откуда я знаю! Говорит смешно и в чулках, хотя жара. Онамальчонке конфету давала, а отец сказал, что он у них к конфетам непривычный.Ну, она мне дала, я и съела. Хорошая конфета, шоколадная.

— Хорошая шоколадная конфета, — повторил Тучков Четвертый неизвестнозачем.

— Хорошая, — подтвердила девчонка, полезла в передний кармани достала бумажный катышек, — во какая!