Там, у Гэйлорда, он узнал, например, что Валентин Гонсалес,прозванный El Campesino, то есть крестьянин, вовсе и не крестьянин, а бывшийсержант Испанского иностранного легиона; он дезертировал и дрался на сторонеАбд эль-Керима. Но и в этом ничего такого не было. Почему бы и нет? В подобнойвойне сразу необходимы крестьянские вожди, а настоящий крестьянский вождь можетоказаться чересчур похожим на Пабло. Ждать, пока появится настоящийкрестьянский вождь, некогда, да к тому же в нем может оказаться слишком много крестьянского.А потому приходится таких вождей создавать. Правда, когда он увидел Campesino,его черную бороду, его толстые, как у негра, губы и лихорадочные, беспокойныеглаза, он подумал, что такой может причинить не меньше хлопот, чем настоящийкрестьянский вождь. В последнюю встречу ему даже показалось, что этот человексам уверовал в то, что о нем говорили, и почувствовал себя крестьянином. Этобыл смельчак, отчаянная голова: трудно найти человека смелее. Но, господи, дочего же он много говорил! И в пылу разговора мог сказать что угодно, незадумываясь о последствиях своей неосмотрительности. А последствия эти не разуже бывали печальны. Но при всем том как бригадный командир он оказывался навысоте даже в самых, казалось бы, безнадежных положениях. Ему никогда неприходило в голову, что положение может быть безнадежным, и потому, даже когдаэто так и бывало, он умел найти выход.

Там же, у Гэйлорда, можно было повстречать простогокаменщика из Галисии, Энрике Листера, который теперь был командиром дивизии итоже говорил по-русски. Туда же приходил столяр из Андалузии, Хуан Модесто,которому только что поручили командование армейским корпусом. Он тоже не вПуэрто-де-Санта-Мария научился русскому языку, разве только если там были курсыБерлица, которые посещали столяры. Из всех молодых командиров он пользовалсясамым большим доверием у русских, потому что он был настоящим партийцем,«стопроцентным», как они любили говорить, щеголяя этим американизмом.

Да, без Гэйлорда нельзя было бы считать свое образованиезаконченным. Именно там человек узнавал, как все происходит на самом деле, а некак оно должно бы происходить. Я, пожалуй, только начал получать образование,подумал он. Любопытно, придется ли продолжить его? Все, что удавалось узнать уГэйлорда, было разумно и полезно, и это было как раз то, в чем он нуждался.Правда, в самом начале, когда он еще верил во всякий вздор, это ошеломило его.Но теперь он уже достаточно разбирался во многом, чтобы признать необходимостьскрывать правду, и все, о чем он узнавал у Гэйлорда, только укрепляло его верув правоту дела, которое он делал. Приятно было знать все, как оно есть на самомделе, а не как оно якобы происходит. На войне всегда много лжи. Но правда оЛистере, Модесто и El Campesino гораздо лучше всех небылиц и легенд.Когда-нибудь эту правду не будут скрывать ни от кого, но пока он был доволен,что существует Гэйлорд, где он может узнать ее.

Туда он и собирался отправиться после того, как купит книги,и полежит в горячей ванне, и выпьет абсента, и почитает немного. Но все этипланы он строил раньше, когда еще не было Марии. Ну что ж, они возьмут дваномера, и пока он будет у Гэйлорда, она может делать что хочет, а он оттудапридет прямо к ней. Ждала же она столько времени здесь, в горах, что ей стоитподождать немножко в отеле «Флорида». И у них будет целых три дня в Мадриде.Три дня — это очень много времени. Он поведет ее посмотреть братьев Маркс. Этапрограмма держится уже три месяца и, наверно, продержится еще три. Ейпонравятся братья Маркс, подумал он. Ей это очень понравится.

Но от Гэйлорда до этой пещеры — долгий путь, подумал он.Нет, не этот путь долгий. Долгим будет путь из этой пещеры до Гэйлорда. Первыйраз он попал к Гэйлорду с Кашкиным, и ему там не понравилось. Кашкин сказал,что ему непременно нужно познакомиться с Карковым, потому что Карков оченьинтересуется американцами и потому что он самый ярый поклонник Лопе де Вега исчитает, что нет и не было в мире пьесы лучше «Овечьего источника». Может быть,это и верно, но он, Роберт Джордан, не находил этого.

У Гэйлорда ему не понравилось, а Карков понравился. Карков —самый умный из всех людей, которых ему приходилось встречать. Сначала он емупоказался смешным — тщедушный человечек в сером кителе, серых бриджах и черныхкавалерийских сапогах, с крошечными руками и ногами, и говорит так, точносплевывает слова сквозь зубы. Но Роберт Джордан не встречал еще человека, укоторого была бы такая хорошая голова, столько внутреннего достоинства ивнешней дерзости и такое остроумие.

Кашкин наговорил о Роберте Джордане бог знает чего, и Карковпервое время был с ним оскорбительно вежлив, но потом, когда Роберт Джордан,вместо того чтобы корчить из себя героя, рассказал какую-то историю, оченьвеселую и выставлявшую его самого в непристойно-комическом свете, Карков отвежливости перешел к добродушной грубоватости, потом к дерзости, и они сталидрузьями.

У ворот отеля Гэйлорда стоят часовые с примкнутыми штыками,и сегодня вечером это самое приятное и самое комфортабельное место в осажденномМадриде. Ему захотелось сегодня вечером быть не здесь, а там. Хотя и здесь нетак уж плохо сейчас, колесо перестало вертеться. И снегопад тоже стихает.

Он охотно показал бы Каркову свою Марию, но неудобно явитьсяс ней туда, надо раньше спросить, можно ли, да и вообще посмотреть, как его тампримут после этого дела. Наступление ведь к тому времени окончится, и Гольцтоже будет там, и если у него тут все сойдет хорошо, об этом все узнают отГольца. Да и насчет Марии Гольц тоже посмеется над ним. После всего, что он емунаговорил о девушках.

Он потянулся к миске, стоявшей перед Пабло, и зачерпнулкружку вина.

— С твоего разрешения, — сказал он.

Пабло кивнул. Увлекся, видно, своими стратегическимисоображениями, подумал Роберт Джордан. Ищет решение задачи в миске с вином. Номерзавец, верно, и в самом деле не лишен способностей, если мог так долговерховодить здесь. Глядя на Пабло, Роберт Джордан старался представить себе,какой бы из него вышел партизанский вожак во времена Гражданской войны в Америке.Их ведь было очень много. Но мы о них ничего не знаем. Не о таких, какКуонтрил, как Мосби, как его собственный дед, а о вожаках небольшихпартизанских отрядов. Кстати, насчет вина. Ты в самом деле думаешь, что Грантбыл пьяницей? Дед всегда уверял, что да, что в четыре часа пополудни Грантвсегда бывал немного навеселе и что во время осады Виксбурга он пил мертвуюнесколько дней. Но дед уверял, что, как бы ни был Грант пьян, он действовалвсегда совершенно рассудительно, только вот разбудить его бывало нелегко. Ноесли уж разбудишь, он действовал рассудительно.

В этой войне ни одна из сторон не имеет своего Гранта,своего Шермана или своего Слонуолла Джексона. И Джеба Стюарта тоже не видно. ИШеридана тоже. Зато Мак-Клелланов сколько угодно. У фашистов кишмя кишитМак-Клелланами, а у нас их по меньшей мере трое.