и все их сородичи – вот некоторые из многих тысяч имен, присущих тому СФ-направлению, которое не мог бы ни вообразить, ни принять Лавкрафт, – а именно переплетениям спекулятивной фабуляции, спекулятивного феминизма, сайнс-фикшн и сциентических фактов[65].

Нам требуются уродливые слова вроде антропоцена и капиталоцена для необходимой критики; нам нужны змееподобные безымянные/тысячеименные существа для настоящей жизни и умирания в качестве землян. Это важно, какие именно истории рассказывают истории, какие понятия мыслят понятия. С математической, визуальной и нарративной точек зрения имеет значение, какими образами образуются образы и какими системами систематизируются системы[66].

См. также: Антропоцен; Эпигенетический ландшафт; Изгнания; Вымирание; Труд залива; Родство; Пульсирующая материя; Выживание; Постгуманистическая критическая теория.

Донна Харауэй

(Перевод Ольги Дубицкой)

Квантовая антропология

Это понятие было разработано в книге «Квантовые антропологии» (Kirby, 2011). Как следует из названия, в этом сборнике статей исследуются взаимоотношения между естественно-научными вопросами и интерпретацией, которая есть задача гуманитарных и социальных наук. Считается, что естественным наукам вполне доступна материальная реальность, ее предметы и процессы. Для сравнения: гуманитарные науки признают, что их «реальность» следует брать в кавычки, потому что это конструкт второго порядка, субъективный и культурно измененный процессом интерпретации, которая неизбежно опосредует природу как таковую. Убеждение здравого смысла, подкрепляющее эту оппозицию, таково, что природа универсальна, постоянна и относительно неизменна, тогда как объект, обнаруженный культурой, воспринимается посредством герменевтической репрезентации, которая неизбежно подвижна и небесспорна.

Сомнение вызывает оппозиция между природой и культурой, так же, как и соответствующие ассоциации, объясняющие и оправдывающие это разделение. Разделение, по сути, представляет собой политическую иерархию, которая приравнивает природу к изначальной неполноценности, а культуру – к позднейшей и более развитой сложности. Такая же логика работает при разделении на тело и сознание, в ее половых и гендерных вариациях, при расовой дискриминации черных (невежество) относительно белых (просвещение) и даже в самых фундаментальных установках, различающих и разделяющих материальное и идеальное. Важно, что обсуждение этих оппозиций тяготеет к закреплению и эссенциалистским трактовкам их значения в политической иерархии различия.

В «Квантовых антропологиях» эти оппозиции ставятся под вопрос посредством контринтуитивной стратегии. Я предлагаю прочтение сочинения философа Жака Деррида, радикальным образом перестраивающее последствия и актуальность деконструкции. Кажется, что ставшее уже знаковым афоризмом утверждение Деррида «il n’y a pas de hors-texte» – «вне текста нет ничего» (Derrida, 1976: 158; Деррида, 2000: 318) безоговорочно одобряет герметичность культурного конструктивизма, не оставляя никакого выхода. Однако Деррида постоянно восставал против лингвоцентризма в его обычном понимании: «Направляющее меня понятие текста или контекста охватывает, а не исключает мир, реальность, историю… текст – это не книга, он не ограничен томом, помещенным в библиотеку. Он не отстраняет отсылку… Différance – это отсылка и наоборот» (1988: 137). В руках Деррида «язык», «всеобщее письмо» и «текст» напоминают работу открытой системы, чья кажущаяся внешней или доступной сторона остается в то же время для нее внутренней.

Мой вклад – это переосмысление этого утверждения, преобразование его в то, что можно описать как новую материалистическую интервенцию. Эта стратегия переосмысления состоит из нескольких шагов. Во-первых, мы начинаем с письма, которое рассматривается как культурный феномен, потому что исторически оно возникло после речи. В отличие от письма, мы склонны предполагать, что речь – это естественная способность, чье значение для нас прозрачно и доступно. Другими словами, если мы присутствуем при разговоре, мы чувствуем, что понимаем, о чем идет речь, тогда как по отношению к записанному слову мы допускаем определенную степень двусмысленности. Однако Деррида полагает, что речь – это всегда/уже письмо (Derrida, 1976; 2000), потому что речь так же сложна, так же контекстуально жива и открыта интерпретации, как и письмо.

Интервенцию Деррида обычно интерпретируют как денатурализацию речи посредством ее описания в терминах культурной сложности – маневр, поддерживающий бинарность коррекцией категории. Однако, основываясь на настойчивом утверждении Деррида о том, что деконструкция не просто переворачивает бинарность, я смещаю оппозицию с ее политическими повестками, утверждая, что письмо всегда/уже было природой (сложной, системно вовлеченной, запутанной). Иными словами, при натурализации письма максима «вне текста нет ничего» превращается в максиму «вне природы нет ничего», и, таким образом, эта изначальная сложность становится нашей отправной точкой при пересмотре постгуманитарных наук.

Если деконструкция – это не методология, чья единственная цель – нарушить концептуальную целостность и подчеркнуть солипсизм человеческого состояния (культуры), тогда нам стоит рассмотреть мета-фюзис, чьи внутренние перипетии имеют квантовые последствия. Будучи физиком элементарных частиц, феминисткой и философом науки, Карен Барад объясняет это так: «Понятия не относятся к предмету исследования. Скорее, понятия в их материальной интраактивности задействуют дифференцированную неразделимость, которая и является феноменом» (Barad, 2010: 3). Такой способ мышления переконфигурирует разницу между идеями и материальностью, культурой и природой, делая это таким способом, что природа, или реальность, становится отчетливо выраженной, агентной и даже познающей, пусть даже сложным и часто непредсказуемым образом. Действительно, так называемая постгуманистическая перформативность, которая «интраактивно» размывает границы между субъектами и объектами (Barad, 2007: 168–172), также и дезориентирует, и делает неэффективными обычные координаты ссылок и локаций.

Резонанс между аспектами критической теории, постструктурализмом и особенно деконструкцией представлен в «Квантовых антропологиях» как выражение «текстуальности жизни». Важно, что это смещение того, «кто» читает и «кто» является автором, раскрывает более всеобъемлющее чувство социальности, чья сложность (письмо) открывает модусы бытия (онтологию) вместе со способами их познания (эпистемологией) или в них. Согласно этому взгляду, «текстуальность» – это системное «заворачивание», всегда современное и продуктивно живое, поскольку его никогда не запирают в прошлом позади нас. Следовательно, «тексты» полиморфны, так что даже кажущиеся первобытными организмы, а на самом деле все организмы, так же, как и выглядящие неодушевленными и безжизненными объекты, например фотоны или свойства молнии, становятся субъектами когнитивной и агентской запутанности и интенциональности наблюдения. Квантовая антропология исследует это чувство текстового «мирения», преломляя автора/читателя и перестраивая в этом процессе разницу между субъектом и объектом, человеческим и нечеловеческим и даже жизнью и не-жизнью.

См. также: Дифракция; Феминистская постгуманитаристика; Нео/новый материализм; Постгуманистическая перформативность.

Вики Кирби

(Перевод Марии Филипповой)

Коммутационная онтология

XXI век характеризуется быстрым распространением моделей. Обычно они считаются посредниками между субъектом как агентом наблюдения и независимо существующими, внешними сущностями, которые превращаются в его объекты. Результатом становится привязанная к человеку антропоцентричная модель, оспариваемая нынешними постгуманистическими подходами. Сдвиг в сторону неантропоцентричной модели